Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Штерн Борис

• Крутится-вертится дворник с метлой,
• Крутится-вертится по мостовой,
• Крутится-вертится, хочет узнать:
• Чья это лошадь успела…

Донесения дворника бляха № 3682 всегда выгодно отличались от донесений других филеров точностью и конкретностью, хотя случались и с ним какие-то галлюцинациоиные проколы — так, однажды Родригес сообщил, что видел над ночным городом под Луной летающего черного монаха, — но даже Родригес, по утрам подметавший ночной помет Черчилля и Маргаритки, неоднократно подвергавшийся их нападениям и уже обладавший иммунитетом к яду, не смог отличить экскременты купидонов от бродячего собачьего дерьма и в конце концов был убит стрелой Черчилля наповал, когда он со своим шлангом подобрался к «Сунерсекстиуму» [Примечание для нормального читателя: название суперкомпьютера «Секстиум-666» проиеходит не от вульгарного «секса», а от латинского «sext» (шесть). Примечание для компьютерщиков: Scxtium Super-Pro Alpha (Секстиум Супер-про Альфа), 2 Ghz (Ггц), 5 GB (ГБ). 666 ТВ (666 КГБ). Примечание для КГБ: кило-гига-байт. ] на слишком уж небезопасное расстояние.

КОНЕЦ 1-Й ЧАСТИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

САМКА ДЛЯ ЧЕРЧИЛЛЯ

ГЛАВА 1

ПОСВЯЩЕНИЕ

ГЛАВА 2

И ВСЕ-ТАКИ ПОСВЯЩЕНИЕ

ГЛАВА 3

ПОТОМОК НЕГРОВ БЕЗОБРАЗНЫЙ,

О, ужас, ужас!.. Какой ужас! Графиня Л. К. ответила африканцу «oui», как отвечают последние припортовые шлюхи, вроде ее севастопольской квартирной хозяйки Люськи Екатеринбург.

Графине стало совсем страшно и жарко после этого «oui».

Яд купидона начал действовать. Она ускорила шаг, чуть ли не побежала, трясясь всем телом, спустилась грязными кривыми проулками к своему временному прибежищу, открыла калитку, взошла на крыльцо скособоченной беленой хаты, оглянулась, хотела захлопнуть дверь, но оставила дверь открытой. Нащупала на столе блюдце с оплавленной свечой и дрожащими пальцами зажгла огарок.

Морячка Люська — та самая припортовая шлендра, у которой графиня Л. К. все лето снимала комнату, а за осень еще не заплатила, — Люська вот уже вторую неделю не просыхала с матросней и солдатней где-то на Малаховом кургане и в домике почти не появлялась, а если иногда приходила днем, то отсыпалась в сарае за хатой. Черный шкипер вошел за графиней в холодную комнату и уселся на продавленный пружинный диван с кружевными салфетками. Комната была чистая, с неровным земляным полом и очень низкими кривыми окошками — чтобы в них заглянуть, надо было нагнуться; от стен исходил стойкий запах сырого развратного притона, похоже, что эта халупа в лучшие времена была местом встреч, сюда моряки приводили своих подружек и проституток. Кроме стола, двух стульев и дивана в комнате ничего не было, даже бумажной иконки. Вместо иконы в углу на стене, закрывая рваные обои с коричневыми следами раздавленных клопов, был наклеен вырезанный из «Нивы» портрет императрицы Марии Федоровны, а ниже — фотография Столыпина в белой морской форме. При желтом дрожащем свете свечи черный шкипер был почти невидим, лишь ярко светились, как у кота, желто-зеленые зрачки.

Графиня впервые находилась в одной комнате наедине с незнакомым мужчиной, да еще с таким мужчиной. («Она дрожала, как пламя свечи», — написал бы Пушкин о своей графине, но толстая графиня Л. К. дрожала, как толстый газовый факел из нефтяной скважины.) Она не знала, что ей делать.