Озорница - Медейрос Тереза

— Нельзя играть в эти глупые игры, пойми! Дэвид поручил мне заботиться о тебе, а не совращать! Ты что, полагаешь, будто я способен уподобиться старому дуралею, который не пропускает ни одной юбки? Что мне наплевать на твою репутацию и твое будущее? Что ты вообще обо мне думаешь? Или считаешь, что такова воля твоего отца?

— Мой отец погиб, — отрезала Эмили, глядя прямо в глаза Джастина, — и ты это знаешь лучше других.

— Ты права, конечно. Кому же это знать, как не мне? — с коротким сухим смешком признал Джастин, бессильно опустил руки и повернулся к двери.

— Джастин! — окликнула его Эмили, напуганная тем, что в глазах его метнулось выражение боли и беспомощности.

Он вышел из столовой нетвердой походкой смертельно раненного человека. Эмили осталась одна среди руин званого ужина, опустилась на стул и закрыла лицо ладонями.

Долгие годы ей внушали: Эмили Клэр Скарборо плохая, дурно воспитанная девочка, ей не место в приличном обществе. Это повторяли столь часто и убежденно, что заронили в душу сомнения и она почти готова была поверить недругам. Поэтому когда Джастин вновь отдалился и скрыл свое истинное лицо за маской холодной учтивости, Эмили прибегла к своему излюбленному оружию — бросила вызов приличиям. Нечесаная, бродила она по дому в старых потрепанных брюках, которые Джастин бросил в мусор, и потертом пиджаке для верховой езды, доставшемся ей от Эдит, дерзила и проказничала.

Однако пробить защиту герцога оказалось непросто, он реагировал на выходки подопечной спокойно. Когда Эмили начала пересыпать свою речь непечатными словами, которые произносила небрежно, как бы мимоходом, Джастин не стал делать ей замечаний, а нанял преподавателя английского языка, учителей рисования и танцев.

Правда, в течение недели все трое покинули Гримуайлд, вздрагивая при одном упоминании имени их воспитанницы. После того как хозяин дома обнаружил, что все его брюки за одну ночь превратились в шорты, он пригласил портного и велел пошить новые. А когда она забила тряпьем дымоход в кабинете и комнату заволокла туча копоти и сажи, хозяин дома стал работать в библиотеке, а кабинет приказал вычистить, вымыть и проветрить.

Раньше Джастин хотя бы изредка попадался на глаза слугам и членам своей семьи, но теперь он практически исчез. По ночам в доме больше не звучала музыка, и концертный рояль в гостиной покрылся слоем пыли. Поговаривали, что резкие перемены настроений герцога — он то был радостно возбужден, то грустил без видимой причины — объясняются травмой головы, которую он перенес во время дальних странствий в экзотических местах. В то же время никто не мог даже предположить, чем вызвано странное поведение мисс Эмили, пока старший конюх Джимми, правоверный католик, не заявил, что в нее вселился злой дух. Джимми божился, что однажды ночью вышел прогуляться во двор и своими глазами видел, как в освещенном окне спальни мисс Эмили летали по воздуху различные предметы, к полету не приспособленные, и все это сопровождалось такими крепкими проклятиями, что он сбежал домой, зажав уши, подальше от греха.

Сесилии и ее матушке было направлено официальное извинение за скандальное происшествие на званом ужине, оно было принято в полном молчании, но это отнюдь не означало, что дамы, оскорбленные до глубины души и в лучших чувствах, будут держать языки за зубами. По всему Лондону разнесся слух о том, что подопечная герцога Уинтропского окончательно спятила, ведет себя дико и ее следовало бы упрятать в сумасшедший дом, пока никто не, пострадал от ее выходок. Приглашения на бал, который намеревалась дать герцогиня, чтобы вывести Эмили в свет, ценились на вес золота: каждый стремился любым путем заполучить заветную карточку в надежде хоть глазком глянуть на девицу, о которой говорили все.

Однажды утром в морозный январский день дверь кабинета широко распахнулась и туда ворвалась Эмили. По пятам за ней следовал Пенфелд, а за его спиной галдела толпа слуг.

Джастин соблаговолил поднять глаза, оторвавшись от бумаг. Шум и гвалт перекрыл его густой голос:

— Доброе утро, Эмили.

С места в карьер Пенфелд принялся наводить порядок на столе, где все было разложено в образцовом порядке. Глаза Эмили метали громы и молнии, она держалась особняком, а слуги тараторили наперебой.

— Сэр, я вынужден настаивать, чтобы вы уделили мне минуту своего драгоценного времени…

— …ваша светлость, нет больше моего терпения… еще один день, и я…