Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта

– Видите, я был прав, – издевался маркиз. – Ничто так не успокаивает эмоции, как старая сливовая наливка. Но присядьте же, и поговорим! Все это не что иное, как новый поворот событий в вашем романе, а мои чувства к вам нисколько не изменились.

Но она садиться не стала.

– Как вы узнали, что у мэтра Мерлена было мое письмо?

– О, это было очень просто. Несмотря на возраст, зрение у меня отличное, и я видел, как вы ловко передали Деве какую-то бумажку. По моему приказу за поворотом дороги его ожидали Шапиу с сыном. Они оглушили его немного… о, не беспокойтесь, с ним ничего серьезного не произошло! Просто, придя в себя, он обнаружил у себя на лбу большую шишку.

Это уже было для нее слишком. Еле сдерживаясь, чтобы не закричать от бессильной злобы и не разрыдаться, она выбежала из гостиной, взлетела на второй этаж и заперлась у себя в комнате.

Прошло довольно много времени, пока Гортензии удалось успокоиться и привести в порядок свои мысли. Горько было сознавать, что ее принимали за сумасшедшую и за негодную мать, но, в конце концов, так говорил маркиз, и говорить он мог так для того только, чтобы ее помучить. Достаточно было вспомнить похороны Дофины, с каким уважением, как дружески все к ней тогда отнеслись, да и слова вдовы де Сент-Круа: «У нас в замках мы всегда узнаем, что происходит у соседей». Что до ее безумия, в это никто не поверит. Безумством было как раз предполагать, что оставленное у нотариуса письмо могло бы защитить ее от козней Лозарга. Безумно и безрассудно было сдаться на милость врагу и таким образом оказаться у него в плену.

Мысль о разлуке с сыном была для нее невыносима, однако, поразмыслив, она пришла к такому заключению: главное – уехать из Лозарга и вернуться в Комбер. Разве можно серьезно относиться к угрозе маркиза запретить ей навсегда видеться с малышом? Нельзя же было держать Этьена всю жизнь взаперти, никуда не выпуская из этой крепости? Главное для Гортензии теперь отыскать Жана. Вдвоем уж они одержат над маркизом верх.

С утра она занялась своим туалетом, выбрала амазонку, которую не надевала с самого своего приезда сюда, и спустилась в кухню, где над кастрюлями колдовала Годивелла, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить ребенка. Его колыбелька была тут же, у окна. Вооружившись мехами, она раздувала огонь в печи, тлевший всю ночь. Пламя уже разгоралось, весело трещали дрова. Увидев Гортензию, старуха от удивления чуть не подскочила:

– Уже встали, госпожа Гортензия? Что так рано?

– Годивелла, мне надо с вами поговорить. Вы ведь позавчера мне сказали, что дорожите Этьеном больше всего на свете?

– Истинная правда! И не сказать вам, как я люблю его, ангелочка…

– Я так и думала. Годивелла, я поручаю его вам. Я уезжаю.

– Уезжаете? Но…

– Да, я знаю. Маркиз постарается теперь все предпринять для того, чтобы мы с ним не виделись, но я должна, хоть мне и больно, пойти на этот риск. Я не могу больше тут оставаться…

– Но все-таки останетесь! – раздался сзади голос маркиза. Она не слышала, как он подошел. – Несмотря на все ваши меры предосторожности, я слышал, как вы выходили из своей комнаты, и заподозрил неладное. Не хотелось бы, чтобы вы сохранили какие-то иллюзии. Запомните хорошенько: вы больше никогда отсюда не выйдете, моя дорогая Гортензия.

– А ваше слово? Не вы ли утверждали, что я могу идти куда и когда мне угодно, если откажусь от мысли забрать у вас сына?

– И вы предпочли бегать по лесам, чем жить подле ребенка. Какая ужасная мать!

– Не вам об этом судить! Вы сами никогда не были хорошим отцом. Так вы сказали это, да или нет?

Маркиз потянулся, запустил ложку в горшок с медом на большом столе.

– Еще так рано, а у вас опять на уме разные глупости! Как я от вас устал, моя дорогая…

– Вы ответите или нет? Вы так говорили?

– Конечно, конечно… говорил. Но вы должны понять, со вчерашнего дня многое изменилось. Такого человека, как вы, нельзя отпустить на все четыре стороны, нельзя дать вам полную и безоговорочную свободу. Так что, с вашего позволения, я изменю свое решение. Вы больше никогда не покинете этот дом, я не приму никаких условий. А теперь не хотите ли чашечку кофе? Или же предпочтете сразу подняться к себе?

– Не собираетесь же вы держать меня здесь до конца моих дней?

– Кто может предвидеть, когда наступит конец? – вздохнул маркиз, закатив глаза к потолку. – Во всяком случае, не бойтесь: я не лишу вас возможности дышать нашим чистым горным воздухом, но… только в моем обществе.