Озорница - Медейрос Тереза

— Обманываешь, — убежденно сказал он. — Хотелось бы знать почему.

— Оставь меня в покое, пожалуйста, — взмолилась девушка. — Мне надо побыть одной, я жутко устала. — В глазах герцога читались боль и сострадание, смотреть на него было выше сил, и Эмили вырвалась, почти побежала прочь.

Она понимала, что в этом спектакле ей предстоит сыграть самую опасную роль, о чем теперь постоянно напоминал крошечный пистолет, оттягивавший карман платья и немилосердно колотивший ее по бедру, пока Эмили поднималась вверх по лестнице в свою комнату.

Джастин чувствовал, что с каждой минутой, с каждым днем Эмили неумолимо ускользает от него, но ничего не мог с этим поделать. Ежедневно в Гримуайлде появлялся Ники, они уединялись и вели долгие беседы, сидели рядышком, как влюбленные, перешептывались и весело смеялись, но моментально замолкали, если герцог входил в комнату, при этом девушка смотрела на опекуна холодно и подозрительно. Она перестала пересказывать ему содержание своих разговоров с Салери, вообще не делилась с ним, будто утратила всякое доверие. «Неужели она готова поверить злобным измышлениям Ники?» — не раз спрашивал себя Джастин и продолжал мучиться в поисках ответа. Он по-прежнему играл роль сумасшедшего, временами впадая в ярость, а в другие дни изображая безумное веселье, и с каждым днем все больше входил в свою роль. Иногда возникало ощущение, что он уже не разыгрывает безумца, а в самом деле стал им.

Члены семьи и слуги старались обходить его стороной, принимая поведение хозяина Гримуайлда за чистую монету. Только в глазах матери мелькало сомнение, она отказывалась поверить в безумие сына, а когда он играл особенно убедительно, на ее лице читалось невыносимое страдание. В таких случаях у него появлялось искушение довериться ей, поплакаться и поведать все как есть, но каждый раз верх брала гордыня, желание своими силами довести дело до конца. Но более всего Джастин терзался подозрением, что теперь ему приходится бороться в одиночку, хотя не мог поверить, что Эмили способна с такой легкостью переметнуться на сторону врага. Она больше не приходила к нему по ночам, и герцог до рассвета метался по огромной спальне, как тигр в клетке. В отчаянии он не знал, что еще предпринять, а потом решил расширить круг своей деятельности и начал собирать информацию о деловых операциях Салери.

После очередной встречи с детективами, которые вели расследование дела Ники, герцог вернулся домой поздно вечером потрясенный известием о том, что Салери заказал два билета на пароход, курсировавший между Англией и Новой Зеландией. Отплытие было назначено на этой неделе. Джастин окончательно вышел из себя, узнав, что Эмили отправилась в оперу в сопровождении ее «милого друга господина Салери».

— Что ты наделала? — кричал он на растерянную и ничего не понимающую Эдит. — Как ты могла это допустить? Почему позволила ей выйти из дома одной?

— Но ты же никогда не возражал против того, чтобы она оставалась наедине с господином Салери в нашем доме, — запротестовала Эдит, у которой от незаслуженной обиды слезы навернулись на глаза. — Сам ведь говорил, что он старинный друг ее батюшки. Откуда мне было знать, что на этот раз кому-то из нас тоже следовало пойти в оперу?

— Если бы твоя фарфоровая головка служила бы тебе не только для идиотских причесок, смогла бы сама догадаться! — продолжал бушевать хозяин Гримуайлда.

Эдит уронила рукоделие и зашлась в громких рыданиях. На выручку поспешили Лили и Миллисент, подскочили с двух сторон к сестре, принялись утешать ее и гладить по вздрагивающим плечам, бросая на брата взгляды, призванные пристыдить этого закоренелого мерзавца. Пришлось их оставить в покое; Джастин отошел от них подальше, нервно потирая затылок.

— Ты всегда был хорошим сыном и братом, — укоризненно сказала матушка, с трудом вытаскивая свое грузное тело из глубокого кресла. — Если помнишь, в детстве батюшка даже не считал нужным тебя наказывать, но сейчас мне кажется, что это было его величайшей ошибкой. В свое время тебя следовало хорошенько излупить тростью.

— Трость моему отцу была без надобности, — живо возразил Джастин, оборачиваясь к матушке. — Он пользовался иным, более действенным оружием: умел подобрать язвительные слова, которые ранили больнее, чем удар тростью. Откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы он разок-другой врезал мне кулаком, как и приличествует настоящему мужчине, а не хлестал меня языком, отпуская обидные замечания.