Наследник - Коултер Кэтрин

Арабелла расхохоталась ему в лицо при этих словах:

— Так вот оно, мнение мужчин! Ваши доводы неубедительны, сэр. Однако, я полагаю, это все, что вы можете придумать. Вы, наверное, заметили, что с самого начала, там, у пруда, произвели на меня весьма неблагоприятное впечатление. После того как вы порвали мой рукав в библиотеке, я вас уже ненавидела. А сейчас, будь у меня с собой кинжал, я бы не задумываясь воткнула его вам между ребер. Отец в вас ошибся. Вы просто негодяй и мне отвратительны. Убирайтесь к черту!

В голосе графа послышались насмешливые нотки, когда он заметил в ответ на ее тираду:

— Вы меня разочаровали, мэм. Сегодня утром вы были куда красноречивее. Вы ненавидите меня, я вам противен, вы хотите, чтобы я убирался ко всем чертям, но я все же скажу вам то, что должен сказать. Если вы не согласитесь стать моей женой, вы будете вынуждены покинуть Эвишем-Эбби в течение двух месяцев. Если вы надеетесь, что я позволю вам остаться здесь как бедной родственнице, вы глубоко ошибаетесь. Я собственноручно вышвырну вас отсюда. В конце концов, почему я должен заботиться о вас? Своим поведением вы начисто отбили у меня охоту предоставлять вам угол в моем доме. А вам известно, что с сегодняшнего дня, после прочтения завещания, это мой дом, мэм. Я здесь хозяин, а вы — пустое место.

У Арабеллы все поплыло перед глазами, желудок стянуло узлом, к горлу подкатила тошнота. Ее упорядоченный, привычный жизненный уклад, ее казавшееся нерушимым положение любимой дочери графа Страффорда — все это внезапно рухнуло в один миг, словно древние стены старого аббатства. Этот заносчивый господин прав в одном — у нее ничего, ничего не осталось. Он теперь хозяин, а она никто. Колени несчастной подкосились, она упала на траву, и ее буквально стало выворачивать наизнанку. Арабелла почти ничего не ела с утра, и поэтому ее всю колотило от сухих спазмов.

Граф остановился и оторопело уставился на нее. Только теперь он начал понимать, в чем дело. Мысленно он ругал себя самыми последними словами — Арабелла, наверное, и не знала таких проклятий. Он ошибочно принял ее презрительную браваду за тщеславное, гордое высокомерие. Внезапная смерть отца, неожиданно объявившийся наследник, завещание графа — все это явилось для нее большим потрясением. Он совершил непростительную оплошность — нельзя было обращаться с ней так жестоко. Боже правый, ведь она еще совсем ребенок и в душе, наверное, умирает от неловкости и смущения. Она уверена, что ее предал единственный человек на земле, которого она любила и которому верила безоговорочно, — ее отец.

Джастин приподнял ее, мягко обхватив ее трясущиеся плечи руками, и убрал пряди волос, упавшие ей на лицо. Она, казалось, ничего не замечала. Когда приступ рвоты прошел, граф вытащил из кармана жилета платок и молча протянул ей. Она зажала его в кулачке и, не поднимая глаз, вытерла им рот.

— Арабелла…

— Мэм.

Он с трудом подавил улыбку:

— Ну хорошо, мэм. Вы сможете подняться с моей помощью? Уже стемнело, и ваша матушка, должно быть, очень беспокоится. Я обещал ей, что доставлю вас домой целой и невредимой. Что ж, вы почти не пострадали, и я сдержу свое обещание.

«Как спокойно он говорит об этом — словно мы остановились полюбоваться цветочками. Он считает, что я почти не пострадала? Да у меня все внутри переворачивается от боли. Вставай же, Арабелла. Посмотри, как темно вокруг: он не заметит, как пылают твои щеки от стыда. Он не увидит твоего истинного лица».

Она глубоко вздохнула и, сделав над собой усилие, приподнялась на колени.

Джастин подхватил ее под локти и поставил на ноги спиной к себе.

Арабелла попыталась высвободиться из объятий графа, но у него была железная хватка.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи. — Ее полный неприкрытого страдания голос резко прозвучал в тишине сгущающихся сумерек.

Она сжала руки в кулаки и, неожиданно развернувшись, ударила Джастина в грудь с безрассудной яростью пойманного животного.

Он выпустил ее, чуть не задохнувшись скорее от неожиданности, чем от боли.

— Неплохой удар. Хорошо, что вам не пришло в голову лягнуть меня пониже.

Она бросилась бежать прочь от него, волосы ее разметались и рассыпались по плечам.

Острые камешки гравия впивались в тонкие подошвы ее комнатных туфель, кололи ступни, как тысячи маленьких иголочек, но Арабелла ничего не замечала. Ее охватила слепая, безрассудная паника, и она неслась так, словно сама смерть гналась за ней по пятам. Маленький бугорок внезапно вырос у нее на пути, но ноги не слушались ее, и она со всего разбегу налетела на него, споткнулась, отчаянно замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, и, инстинктивно закрыв руками лицо, растянулась прямо на дорожке. Гравий поранил ей руки, порвал платье. Арабелла вскрикнула, резкая боль от ушиба вызвала давно копившиеся в ее сердце слезы утраты, и они потекли по ее щекам, горькие, жгучие. Она не плакала с того самого дня, как ее отец с мрачной решимостью направил дуло пистолета в голову ее любимого пони и спустил курок. С самого детства в ней старательно искоренялась эта презренная женская слабость, и вот теперь все ее самообладание, воспитанное годами суровой дисциплины, растаяло как дым.