Вереск и бархат - Медейрос Тереза

Пруденс рывком сняла очки. Ее отражение в зеркале расплылось, стало туманным и серым, как поверхность озера в дождливый день.

ГЛАВА 4

Освинцованное оконное стекло искажало мир. Солнечные лучи, проникая сквозь него, рассыпались на полу изумрудным сиянием. Себастьян услышал, как тихо за его спиной отворилась массивная дверь. Не оборачиваясь, он переступил с ноги на ногу, чтобы скрыть, что он все еще тяжело опирался на трость.

Персидский ковер заглушал шаги д'Артана. Он усаживался за стол орехового дерева, когда Себастьян повернулся к нему лицом. Старик откинулся на стуле и обхватил подбородок своими костлявыми пальцами. Загадочная улыбка тронула его тонкие губы. Он не предложил Себастьяну сесть. В комнате не было ничего, кроме стола и троноподобного стула. Себастьян знал, чего ожидал д'Артан. Старик будет хранить свое таинственное молчание до тех пор, пока он не заговорит первым. Но Себастьян твердо вознамерился не доставлять ему этого удовольствия. Он сжал позолоченный набалдашник своей трости, выжидая.

Д'Артан, тем не менее, знал Себастьяна так же хорошо, если не лучше, чем Себастьян знал его. Сладкозвучная французская речь д'Артана полилась плавно и вкрадчиво, лаская слух Себастьяна. Даже в чужой стране старик предпочитал общаться с ним на своем родном языке.

— Твоя рана? Она беспокоит тебя?

— Нет. Она почти зажила.

Себастьян лгал. Боль в лодыжке бывала порой такой невыносимой, что выступали слезы на глазах. Он по-прежнему просыпался дрожа, весь в поту от ночных кошмаров, если ему снилось то солнечное утро, когда Тайни заново сломал неправильно сросшуюся кость. Опиум, который он заставлял Себастьяна курить, притуплял боль, но не затуманивал сознание. Не изгонял он из памяти Себастьяна и воспоминания о чарующем девичьем голосе, таком пленительно-мягком, как ворсинки бархата. Он не любил говорить о той ночи. Ему не хотелось, чтобы циничная ухмылка д'Артана запятнала память о ней.

Себастьян постучал тростью по ковру.

— У тебя здесь довольно милое пристанище.

Д'Артан изогнул бровь.

— Со стороны лорда Кэмпбелла было весьма любезно позволить мне воспользоваться его загородным имением, пока он сам живет в городе.

— По-прежнему любимец Эдинбурга, да? Играешь на сочувствии лорда Кэмпбелла трагической судьбе французских эмигрантов, бежавших от революционного террора?

— Британцы печально известны отсутствием у них воображения за исключением тех случаев, когда дело касается их собственных толстых шкур. Они видят во мне свою судьбу, случись революции пересечь Ла-Манш.

Д'Артан вынул пробку из графина со скотчем и наполнил до краев два бокала. Один он подал Себастьяну.

— Это одна из причин, по которой я позвал тебя сюда. Восхищение лорда Кэмпбелла наконец-то перешло в нечто более осязаемое. Завтра я отправляюсь в Лондон на встречу с королем^[4]. Я буду избран в британскую Палату Общин и наделен крошечным ежегодным пенсионом в размере пяти тысяч фунтов.

Себастьян поперхнулся, виски обожгло ему горло, когда он откинул назад голову и рассмеялся.

— Старик Георг, должно быть, снова рехнулся. Интересно, какова бы была реакция короля и лорда Кэмпбелла, если бы они узнали, что приютили не эмигранта, а самого яркого революционера, и что твой крошечный пенсион будет послан в Париж для покупки пороха и ружей?

Д'Артан пожал плечами.

— Никакого пороха. Никакой революции.

— Никакой революции. Никакой войны с Англией. Сомневаюсь, что король будет столь гостеприимен, когда обнаружит, что его страна смотрит в дула ружей, приобретенных на английские фунты.

— Распространение нового государственного устройства неизбежно. — Д'Артан поднял бокал. — За славу Франции.

Себастьян тоже поднял бокал и предложил свой тост.

— За славу д'Артана. Насколько высоки твои стремления? Возможно, Почетный Гражданин Великобритании?

Он вытер рот тыльной стороной ладони грубоватым жестом, который старик не выносил.

Д'Артан барабанил своими длинными ухоженными ногтями по столу, с неприязнью оглядывая трость Себастьяна.

— Какая неудача — этот несчастный случай с тобой. Но еще большая неудача — неосторожность, которая за этим последовала, а? Твой человек говорил мне о некой юной мадемуазель.

«Черт бы побрал Тайни, — мысленно выругался Себастьян. — Он защищает мои интересы, как волчица защищает своих щенков». Но Себастьян приготовился к удару, который, чувствовал, вот-вот последует.