Несущая свет. Том 2 - Гиллеспи Донна

«О, как она возбуждает меня!»

Не замечая никого вокруг, он схватил ее голую грудь этой же рукой, словно вновь утверждая свои права на ее тело. Несмотря на совсем еще недавнюю угрозу смерти Домициан опять изнывал от горячего желания, иссушавшего его чресла и почти сводившего с ума.

Наклонившись к ней вплотную, он прошептал голосом, полным страсти:

— Почему? Как ты только могла испортить всю красоту этого мига? Как может создание, нежно выпестованное Венерой, принадлежать Марсу? Ведь я простил твои проступки и осыпал тебя своими милостями.

Его тон изменился, став угрожающим и хриплым.

— Должно быть, ты всосала в себя коварство и предательство с молоком матери. — Ну что ж, мы отучим тебя от этого, сколько бы времени ни потребовалось, мой маленький анемон. В тебя вобьют послушание и покорность, как вбивают в мула или осла. Ты научишься на коленях умолять меня, чтобы я хоть пальцем дотронулся до тебя.

Теперь изумление преторианцев превратилось в стыд и позор. Они незаметно обменялись взглядами, полными презрения к Императору. Этот случай не будет ими забыт.

У Аурианы мелькнула в голове одна мысль. Слова! Если найти нужные слова, то они могут стать тем оружием, которым можно поразить мужчину в самое сердце.

— Ты недостоин звания Императора! — в ночном воздухе ее голос звучал с особенной четкостью. — Из твоих самых низших слуг, которые раскидывают навоз в твоем саду, получились бы куда более подходящие властелины. Как может земляной червь вроде тебя вознестись и властвовать над гордым народом? Иди в хлев и оплодотворяй свиноматок, ты…

Речь Аурианы прервалась, потому что на ее горле сомкнулись руки Домициана, который действовал так, будто ему в кровь впрыснули порцию быстродействующего яда. Все злые демоны, скрывавшиеся в глубинах его мерзкой души, хлынули оттуда и вселились в его пальцы.

Раздавить горло, откуда идут эти возмутительные слова! Втоптать эту гадость в землю!

То, что она была невежественной дикаркой, ничего не знавшей о нем, женщиной, которую он еще несколько мгновений назад воображал пророчицей, делало ее слова еще более невыносимыми.

Ауриана корчилась в спазмах удушья. Преторианцы, не осмеливающиеся двинуться с места, в напряженном молчании наблюдали за происходившим, молясь про себя, чтобы он убил ее побыстрее и прекратил этот унизительный фарс.

Но вдруг в ушах Домициана прозвучал спокойный властный голос, который невозможно было проигнорировать.

— Прекрати сейчас же именем всего, что тебе дорого! Она не стоит этого!

Кто осмелился вмешаться? Домициан разжал пальцы, и обмякшее тело Аурианы в полуобморочном состоянии свалилось на руки преторианцев. А за его спиной стоял Марк Аррий Юлиан, внимательно глядя на него спокойными и умными глазами.

— Юлиан! Именем Немезиды, что ты здесь делаешь?

— Приношу свои извинения, — ответил Марк Юлиан, — за свое опоздание к обеду. Когда наш добрый Монтаний растолковал мне, что ты наслаждаешься десертом в саду, я сразу же бросился сюда, чтобы предупредить тебя, что десерт пропитан ядом.

И на лице Юлиана мелькнула тень издевательской улыбки.

— Очень занятно. Ты намереваешься перехитрить меня даже в любовных делах. Так что же?

— Любовные дела? Ты шутишь! Ты же попал в засаду.

Глаза Домициана ярко заблестели, излучая угрозу. В присутствии Марка Юлиана он всегда остро чувствовал впечатление, производимое им на других. Вот и сейчас к нему внезапно пришло ощущение потери своего достоинства. Это было сродни саднящей боли от свежей, открытой раны.

— На этот раз моему терпению пришел конец. Хватит испытывать его! Ты насмехаешься надо мной, обводишь меня вокруг пальца, Заставляешь меня выглядеть бродягой или разбойником с большой дороги. Я хочу навсегда избавиться от твоего присутствия. Плаций! — обратился он к центуриону преторианцев, бывшему в числе четырех стражей, державших Ауриану. — Арестуй его.

Плаций заколебался. Его лицо выражало крайнее смущение. На Домициана нашел один из часто случавшихся с ним припадков, и приказы, отдававшиеся им в таком состоянии, обычно никто не исполнял. Он опять превращался в маленького испуганного ребенка, на которого никто не обращал внимания.

— Взять его!

От этого хриплого крика заходились сердца людей. Лицо Домициана приобрело пурпурно-алый оттенок.

Плаций осмелился осторожно возразить Императору.