Ожерелье Монтессумы - Бенцони Жюльетта

А юная принцесса на коленях подползла к Куаутемоку. Она распростерлась перед ним и что-то говорила, рыдая. По-видимому, Таэна просила у мужа прощения. Кортес, а за ним и донья Марина, подошли к ним. Лицо юного императора казалось высеченным из гранита и напоминало надгробный памятник в виде лежащей фигуры. Он неожиданно заговорил:

— Ты добился от слабой женщины того, чего бы никогда не добился от меня. Но не спеши радоваться. Священные камни оказались в твоих руках благодаря преступлению. До твоего появления империя Анауак была счастливой и могущественной. Тебе и всем тем, кто завладеют изумрудами Кетцалькоатля силой, камни принесут лишь разорение и смерть. Именем всех моих родственников я проклинаю их и тебя вместе с ними… Только возвращение богов положит конец проклятию. А теперь отойдите! Я хочу поговорить с Таэной.

Ему повиновались, и в течение нескольких коротких минут супруги могли поговорить вполголоса. Говорил в основном Куаутемок. Жена, нагнувшаяся над ним, больше не плакала. Она взяла руку мужа и прижала ее к губам. Лицо юной женщины дышало любовью. А черты Куаутемока на мгновение смягчила нежность. Затем он закрыл глаза и вновь стал неподвижен. Донья Марина увела молодую женщину. Из глаз Таэны текли слезы, но ее лицо, казалось, было освещено особым внутренним светом, придававшим ему умиротворенное выражение…

Несколько дней спустя юного императора не стало. Он тщетно просил дать ему возможность умереть на жертвенном алтаре, чтобы его сердце принесли в дар богу Солнца. Куаутемока повесили, как простого смертного, на глазах его подданных… Жену императора, Таэну, окрестили, дали ей имя Изабелла, и на ней женился один из родственников Кортеса, страстно ее возжелавший. Что же касается сокровищ Монтесумы, ее отца, то их нашли в маленьком озере возле дворца, где его дочь была счастлива так недолго…

Часть I

ЧЕТЫРЕ ВЕКА СПУСТЯ…

1

КРАСИВАЯ СВАДЬБА

Базилика Святой Клотильды на улице Ла Кас была далеко не самой красивой в Париже. Это довольно неудачное подражание позднему готическому стилю было построено архитектором Баллю по настоятельному требованию королевы Марии Амелии. Хотя Ее Величество и заложила первый камень в основании базилики, она так и не увидела завершения строительства в 1857 году. Эта церковь выглядела одновременно вполне демократичной и официальной и считалась самым светским храмом столицы, опережая своих соседей — Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Сюльпис, а также многие другие храмы. Разумеется, собор Парижской Богоматери оставался вне конкуренции. Для тех, кого в этой базилике хоронили, это была последняя светская гостиная, где можно посплетничать; для тех же, кого в ней соединяли браком, она оказывалась преддверием существования роскоши и элегантности. Базилика располагалась по соседству с Дворцом епископа, поэтому его органистов — от Сезара Франка до Шарля Турнемира — слушали в ней с благоговением.

Этим зимним утром собор Святой Клотильды принарядился в честь предстоящей пышной свадьбы. Над лестницей, ведущей к входу, был сооружен белый навес, а красная ковровая дорожка протянулась до сточной канавки. Вход охраняли двое вооруженных алебардами швейцарских гвардейцев в красной форме, отделанной золотом, и в треуголках с перьями.

Около полудня на шикарных автомобилях начали прибывать гости, соперничающие друг с другом элегантностью. Это был парад ценных мехов, платьев от модных кутюрье, визиток^[5], сшитых мастерами своего дела, цилиндров и драгоценностей, пусть не всегда подлинных, но от этого не менее великолепных. Дамы и господа приветствовали друг друга, обменивались репликами и улыбками, прежде чем войти в церковь, преисполненную торжественности, сияющую светом тысячи свечей и украшенную цветами, словно в праздник Тела и Крови Христовых^[6]. Эта свадьба стала событием февраля, и присутствовать на ней считалось привилегией. Гостей подвергли строгому отбору, и их оказалось меньше, чем можно было предполагать. У присутствующих появилось приятное ощущение собственной значимости. Под навесом церемониймейстер проверял приглашения. Что касается журналистов, то прессу оставили вместе с «простым народом» за железными барьерами, ограждающими фасад церкви. Было очень холодно, но неяркое солнце как будто старалось изо всех сил согреть сухой морозный воздух.