Милая плутовка - Линдсей Джоанна

— У вас серьга!

Он вскинул на нее ясные зеленоватые глаза и высокомерно, как считала Джорджина, поднял бровь.

— Заметил? И что ты об этом думаешь? Она еще не вполне проснулась, поэтому у нее не хватило Сообразительности скрыть свою откровенность.

— Это делает вас похожим на пирата. Его улыбка показалась ей озорной.

— Ты так считаешь? Я и сам кажусь себе лихим мужчиной.

Джорджина едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, и с любопытством спросила:

— А зачем вы носите серьгу?

— А почему бы и нет?

И действительно, какая ей разница, если он хочет походить на пирата?

— Ладно, Джордж, поторапливайся. Пол-утра уже позади.

Она стиснула зубы, несколько раз качнулась в койке и спрыгнула на пол. Капитану, видимо, доставляло большое удовольствие называть ее Джордж, ибо он чувствовал, что ее это раздражает. Имя и в самом деле звучало по-мужски. Она встречала мужчин по имени Джордж, которых уменьшительно звали Джорджи, но знавать женщин, носящих уменьшительное имя Джордж, ей не доводилось.

— Не привык спать на подвесной койке? Она сердито взглянула на капитана: ей уже основательно надоели его предположения.

— Вообще-то говоря…

— Я слышал, ты ворочался всю ночь. Нужно сказать, что из-за скрипа этих подвесок я несколько раз просыпался. Если ты будешь так ворочаться, Джордж, то будешь спать на моей кровати, чтобы меня не беспокоили всякие скрипы.

Она побледнела, хотя говорил он это таким тоном, словно ему самому не по душе эта идея. Но у нее не было сомнении, что он непременно воплотит ее — в жизнь, сколько бы она ни протестовала. Но только через ее труп!

— Больше этого не случится, капитан.

— Уж постарайся… А теперь… Надеюсь, у тебя твердая рука?

— А в чем дело?

— А в том, что тебе придется подбрить мне бакенбарды.

Сможет ли она? Не станет ли ей вновь дурно, не вырвет ли ее прямо ему на колени? Следует рассказать капитану о том, что она испытывает тошноту, когда приближается к нему.

Она мысленно застонала. Как сообщить ему такое? Это его может оскорбить до такой степени, что он сделает ее жизнь настолько невыносимой, что теперешняя покажется раем.

— Я никогда никого не брил, капитан. Боюсь вас порезать.

— Надеюсь, этого не случится, мой мальчик, а привыкать надо, поскольку это входит в круг твоих обязанностей. Тебе придется совершенствоваться как камердинеру. Обрати внимание, что сегодня утром я рделся сам.

Джорджине захотелось заплакать. Похоже, ей не удастся избежать бритья, она окажется совсем рядом с капитаном, и он поймет, что она испытывает к нему отвращение. А как тут не понять, если у нее при виде капитана подступает тошнота?

Может быть, дело вовсе не в нем? Может быть, это морская болезнь? Но почему же, плавая вдоль восточного побережья с братьями, она никогда ею не страдала? Ничего подобного она не испытывала, когда пересекала океан. Все-таки причина в Джеймсе Мэлори. Ну а что, если она сошлется на морскую болезнь? Почему бы и нет?

У Джорджины немного отлегло от сердца, и она с улыбкой пообещала:

— Завтра я буду гораздо лучше, капитан. Она не поняла, почему он довольно долго и внимательно смотрел на нее, прежде чем сказал:

— Очень хорошо. Сейчас мне нужно переговорить с Конни, так что в твоем распоряжении около десяти минут. Принеси теплой воды и найди бритвенный прибор. И не заставляй меня ждать, Джордж.

Должно быть, он не в духе оттого, что ему пришлось самому одеваться, подумала Джорджина, когда дверь за капитаном захлопнулась. Он даже не стал надевать ботинки. Возможно, у него заноза в ноге. Уж не заставит ли он ее вытаскивать?

Джорджина вздохнула и вдруг сообразила, что каюта в течение нескольких минут будет в ее распоряжении. Не теряя времени, она направилась к унитазу. Ждать, когда будет покончено с бритьем, она не могла.

Джеймс вернулся в каюту с таким же шумом, с каким и выходил, с силой захлопнув дверь. Он ожидал, что напугает Джорджину, и действительно напугал ее. Судя по ярким пятнам на ее щеках, она испытала ужас и унижение. Но сам он был потрясен еще больше. Каким же ослом он был, упустив из виду, что женщина, притворяющаяся мужчиной, каким-то образом должна мыться, переодеваться и справлять естественную нужду на судне, где сплошь одни мужчины. Поселив ее в свою каюту, он предоставил ей больше возможностей для уединения, чем если бы она жила где-либо еще. Но сделал это он не для нее, а для себя, чтобы разыграть собственную карту в игре. В его каюте не было ни запора на двери, ни места, где бы она могла по-настоящему уединиться.

Сосредоточившись на мысли о том, как бы побыстрее затащить ее в постель, ему следовало бы забыть и о многих других вещах. Ей было нелегко разыгрывать свою роль. И вряд ли она считала, что его каюта уменьшает риск разоблачения. Он просто вынудил ее принять его условия. И именно Джеймс виноват в том, что сейчас она прячет пылающее лицо в обнаженные колени. И как ему выбраться из этого щекотливого положения? Что ему сейчас делать, чтобы сохранить условия игры? Если бы она была действительно Джорджем, стал бы он выскакивать из каюты и извиняться? Оставалось одно: делать вид, что все в порядке вещей, как это и было бы, будь она Джорджем.

Но она не Джордж, и обыкновенной эту ситуацию не назовешь. Милая девушка сидела со спущенными штанами, и это придавало пикантную остроту его ощущениям.

Джеймс поднял к потолку глаза и двинулся вокруг кровати, пытаясь отыскать ботинки. «Это уже слишком, — думал он. — Она улыбнется мне — и я возбуждаюсь. Она сидит на этом чертовом горшке — и я опять испытываю возбуждение».

— Не тушуйся, Джордж, — сказал он даже более резко, чем сам того хотел. — Я забыл ботинки.

— Ах, капитан…

— Без жеманства, пожалуйста. Или ты думаешь, что другие не пользуются такой же штукой?

Стон девушки был свидетельством того, что его слова едва ли способны помочь в этой ситуации, поэтому он поторопился выйти из каюты, хлопнув дверью и унося в руках ботинки. Он опасался, что этот инцидент осложнит положение. Некоторые женщины весьма щепетильны в этом отношении и не могут поднять глаз на мужчину, который был либо свидетелем, либо причиной их позора. А если он был тем и другим одновременно, у него не оставалось никаких шансов.

Черт побери! Он не имел понятия, какая реакция будет у девушки — то ли станет хихикать, то ли будет несколько дней заливаться румянцем, то ли забьется под кровать и откажется выходить. Правда, у него теплилась надежда, что она сделана из более прочного материала. Ее маскарад свидетельствовал о том, что у нее достаточно мужества и отваги. Однако поручиться он не мог. И Джеймс постепенно стал склоняться к тому, что последствия случившегося будут отрицательными, что после наметившегося вчера вечером прогресса в их отношениях неизбежен откат.