Мой враг – королева - Холт Виктория

Он был умен в обхождении с женщинами. Он знал, в какой момент и в каком количестве нужна лесть, он был искусен в своей безыскусности. Неудивительно поэтому, что женщины любили его, и Елизавета в том числе.

Королева пролила слезу. Она сказала, что ее милому Робину не нужно беспокоиться, он должен поправляться, потому что величайшим горем для королевы будет потерять его. Она приказывала ему выжить. И, конечно, он выживет: разве он когда-либо ослушался ее приказаний? И как же характерно все это было для нашей королевы, когда, простив Роберта, она одновременно послала за Норфолком.

Норфолк был арестован и брошен в Тауэр.

Мы все ждали, что будет объявлено о смертном приговоре Норфолку, но королева не торопилась подписывать его. Как это бывало и прежде, она уклонилась от жестокого шага и под приличествующим предлогом Норфолк был освобожден, хотя ему и предписывалось жить в вечной ссылке в своих владениях.

Однако, казалось, он создан был для самоуничтожения. Говорили, впрочем, что одно имя Марии Стюарт уже завораживало. Возможно, это случилось и с Норфолком, поскольку он не видел Марию. Возможно, его интриговала личность королевы, которая совершила супружескую измену и была заподозрена в убийстве. Сейчас трудно сказать определенно, но вскоре после освобождения Норфолк вновь был втянут в заговор – заговор Ридолфи.

Ридолфи был флорентийским банкиром, который задумал свергнуть Елизавету, возвести на трон Марию после ее замужества за Норфолком, и вернуть в Англию католицизм.

Заговор был обречен на провал. Агенты были схвачены и подвергнуты пытке, и в скором времени раскрылось участие в заговоре Норфолка. Положение его было безнадежно. Уильям Сесил, теперь уже лорд Берли, высказал Елизавете, что Норфолка опасно далее оставлять в живых, и был поддержан Тайным Советом и Палатой общин.

Но королева опять не желала подписывать смертный приговор. Она была настолько опечалена необходимостью сделать это, что вновь заболела одной из своих таинственных хворей, которые выражались в мучительных болях. Боли в желудке можно было бы отнести за счет отравления, и, поскольку только что был раскрыт заговор, за жизнь королевы опасались. Но это оказалось одно из расстройств организма королевы, которое постигало ее всегда, когда ей предстояло совершить нечто неприятное. Я даже предполагала, что, глядя на принесенный ей на подпись смертный приговор, она, наверняка, вспоминала свою погибшую мать. Факт оставался фактом: королева не любила смертей и убийств, даже тогда, когда ее жизнь перед этим подвергали опасности.

Министры предполагали, что Елизавета воспользуется этим случаем, чтобы избавиться от Марии, замешанной в заговоре, но этого не случилось.

Однако смертный приговор Норфолку все-таки был подписан, и для его исполнения была сооружена специальная плаха на Тауэр Хилл, поскольку с начала правления Елизаветы казней там не производилось.

Все это произошло за годы моей ссылки.

Вскоре Уолтер уехал в Ирландию, исполненный решимости осуществить план колонизации Ольстера. Ему понадобилось менее года, чтобы признать свое поражение. Но он не пал духом и, посоветовавшись с королевой и министрами, вновь уехал в Ирландию.

Он хотел бы, чтобы я уехала вместе с ним, но я умолила его оставить меня с детьми. Я не желала ехать в эту дикую страну и испытывать лишения. Я была почти убеждена уже, что и эта экспедиция обернется неудачей, как и большинство из тех, которые предпринимал Уолтер.

Я была несказанно рада тому, что осталась, поскольку как раз в период отсутствия Уолтера королева дала понять мне, что я могу вернуться ко двору.

Я была преисполнена радости и возбуждения. В то время моему сыну Роберту было восемь лет, а Уолтеру – шесть. Девочки подрастали, но время выдавать их замуж еще не пришло.

Жизнь при дворе в то время для меня была всем, в чем я нуждалась.

Так я оказалась на празднике в Кенилворте и на пороге своей новой, радостной жизни. Я была уже немолода, мне шел тридцать четвертый год, и в Чартли я ощущала, что жизнь проходит мимо меня.

Возможно, поэтому я так безудержно бросилась во все удовольствия и радости, которые жизнь предоставляла мне, не задумываясь над тем, куда это может привести. Моя опала длилась слишком долго и за это время я убедилась, что не в силах забыть Роберта Дадли и что без моей тайной внутренней связи с королевой жизнь моя пресна и безлика.

В то время были две вещи, которых я жаждала – страстной любви с Робертом и сражения за превосходство с королевой – и жаждала отчаянно. Вкусив это однажды, я уже не могла прожить без них и была готова на все, чтобы достичь желаемого. Я должна была доказать себе и Роберту – и, однажды, королеве – что моя физическая красота неодолима, что она имеет большую власть, чем власть королевы.