Царица без трона - Арсеньева Елена

Дорого зелье стоит, конечно, да ведь благодаря щедротам Димитрия-царевича у Варлаама набилась тугая мошна. Чай, хватит на солидный запас питья. А на что ему еще деньги? Пыль это все, пыль и грязь. Деньги копить – грехи копить. Да и разве жаль хоть самых больших денег ради друга… особенно если друг твой – законный русский царевич Димитрий Иванович? Небось в долгу перед Варлаамом не останется – сочтется когда-нибудь, хоть бы угольками на том свете!

– Панове, не сочтите меня монахом, – пан Мнишек хохотнул, необычайно довольный каламбуром [43], – однако новых правил нашего путешествия все должны придерживаться неукоснительно. Воздержание есть тяжелое наказание для мужской природы, я все прекрасно понимаю, но мы в чужой стране, в которой можно ждать всяческих неожиданностей. Народ, быть может, и обожает своего нового государя Димитрия, однако к нам относится иначе. Вы сами видели этих полудиких крестьян, которые мечтают лишь об одном: как бы стащить у путников что плохо лежит. Они озлоблены против нас, чужаков, и достаточно самомалейшей искры, чтобы вспыхнул костер, в котором очень многие могут опалить свои нарядные перышки.

Сендомирский воевода бросил выразительный взгляд на некоторых шляхтичей, одетых так, словно их вот сейчас, сию минуту готовы были представить ко двору, а между тем предстоял еще долгий и трудный путь по невыносимым российским дорогам. А пан воевода теперь убедился, что слово «дорога» в России чаще всего означает полное ее отсутствие… Убогие деревни, в которых им доводилось останавливаться на ночлег, тоже не располагали к роскоши, однако эти глупые панки никак не хотели обрядиться попроще, продолжали щеголять, как если бы хотели разбить сердца всех встречных красоток.

И разбивали-таки…

Опережая обоз, летела весть о приближении богатых господ, и все чаще впереди деревенских старост встречать высоких гостей выходили нелепо разряженные и еще более нелепо нарумяненные молодки и девки, которые явно желали разбогатеть за счет приезжих.

Были это вдовы, уставшие от безмужья, неразборчивые девки, гулящие мужние жены, давно заткнувшие супругов за пояс и плюющие на Божью заповедь «не прелюбодействуй». Вообще говоря, пан Мнишек, сам великий гуляка и закоренелый грешник, умел быть снисходительным к человеческим слабостям, однако вчера он увидел, что среди встречающих обоз «жриц любви» одна или две имели явственно проваленные носы, а еще пара красоток носила на лицах следы странной сыпи. Мнишек откровенно испугался за здоровье своих подопечных, а прежде всего – за свое. Всякая зараза прилипчива да переносчива, и что же это им скажет Димитрий, коли в свите его чистейшей, невиннейшей невесты отыщутся больные непристойными болезнями?! Как бы не отрекся от брака с Марианной!

Нет, конечно, Димитрий по-прежнему влюблен в далекую и недостижимую панну, словно мальчишка, он засыпал воеводу, короля и самого папу письмами, заклиная побыстрее отправить в Россию Марианну, он даже поляков, желающих воротиться на родину, из Москвы не отпускает, держит их как заложников приезда невесты! А все же береженого, как известно, Бог бережет, и Марианна должна появиться в России как жена Цезаря – выше подозрений. И таковыми же качествами должна обладать ее свита.

Именно поэтому пан Мнишек вводил с нынешнего дня суровую меру: в лагере не должно быть никаких посторонних женщин! И никто из панов шляхтичей не должен отлучаться со стоянок. Если же устраиваются на ночлег в деревне, то шашни с хозяйками или соседками под строжайшим запретом!

Видно было, что господа рыцари недовольны. По лицам многих из них скользили грозные тени, строптивость так и сквозила из глаз, и Мнишек который раз пожалел, что не занялся отбором свиты более тщательно. Но перед отъездом, как всегда, началась такая суматоха и набралось столько желающих попасть в Россию…

Набралось-таки!

Свита самого пана воеводы, конная и пешая, состояла из четырехсот сорока пяти человек и четырехсот одиннадцати лошадей. В свите Марианны было двести пятьдесят один человек и столько же лошадей. Почти все шляхтичи также имели своих слуг и панков чином поплоше, иной раз их число доходило до полусотни.

Были здесь также в большом количестве торговцы, суконщики из Кракова и Львова, ювелиры из Аусбурга и Милана, искавшие случай и место для выгодного сбыта своего изысканного товара.

Станислав Мнишек вез с собой двадцать музыкантов и шута из Болоньи, Антонио Риати… Так что ни много ни мало, а около двух тысяч путников, полных надежд на удачу и наслаждения, хотя и не без опасений за будущее, двигались к цели – к Москве.

Воевода сендомирский с первого дня постарался держать это огромное количество народу, как любят говорить русские, в ежовых рукавицах. Однако уследить за всеми было, конечно, невозможно: ведь в маленьких деревушках путешественники расселялись на ночлег кто куда. Некоторые ставили палатки, а из-за царившей кругом грязи воевода особо далеко с надзором за подчиненными не доходил.

Конечно, в Смоленске было куда лучше, чем во всех этих Красных, Люблинах, Лубнах… Там для Марианны был воздвигнут особый дворец, а встречали ее несколько десятков тысяч человек, которые кланялись ей в пояс. Здесь было все смоленское духовенство с иконами и хлебом-солью. На стенах обширной крепости Смоленской стояло до двух тысяч стрельцов.

В числе встречающих были князь Василий Мосальский-Рубец и Михаил Нагой. Против второго Марианна ничего не имела, ведь он был братом матери Димитрия, а стало быть, его дядей, а вот при виде Мосальского-Рубца с трудом сдержала ненависть. Ведь именно этот человек в свое время привел к Димитрию на ложе Ксению Годунову – оставив ее в живых, вместо того чтобы убить вместе с матерью и братом! О чем думал Димитрий, присылая Мосальского встретить свою обрученную невесту? Что он хотел дать ей понять? На что намекнуть?

– О Бог мой, панна, моя дорогая панна, ради чего вы забиваете свою хорошенькую головку всякой ерундой? – всплеснула руками Барбара Казановская, когда после долгих расспросов госпожа наконец-то открыла ей причину своей печали. – Мужчины вообще ни о чем не думают, разве вы этого не знали?

Марианна задумчиво покачала головой. Димитрий думал о ней, это несомненно! Разве иначе прислал бы он для своей невесты пятьдесят четыре белые лошади с бархатными шорами и три кареты с окнами, обитые внутри соболями. При этом было множество других подарков. И все же необходимость лицезреть постоянно Мосальского-Рубца была той ложкой дегтя, которая испортила Марианне всю бочку праздничного меда!