Мой враг – королева - Холт Виктория

Если бы мы были мудры, мы бы могли предвидеть некоторые признаки несчастья. Видимо, их предчувствовали наши родители, и поэтому отец так часто бывал суров.

Король был мал и ненадежен, и, если бы что-то с ним случилось, унаследовать трон должна была Мария, которую страшились не мы одни. Опасения моего отца разделял самый могущественный человек страны – Джон Дадли, герцог Нортумберлэнд, который стал фактическим правителем Англии. Если бы Мария взошла на трон, то это означало бы конец власти Дадли, а так как он не рассчитывал проводить свои дни в темнице, не говоря уже о планах поплатиться головой, то он сам строил интриги.

Я часто слышала, как мои родители обсуждали эти дела, и из их слов я понимала, что они обеспокоены. Отец был приверженцем закона и не мог не понимать, что, по мнению большинства, законной наследницей короны была Мария. Ситуация была экстраординарная: если Мария – законна, значит, Елизавета – нет. Король, желавший жениться на Анне Болейн, объявил свой более чем двадцатилетний брак с Катериной Арагонской незаконным. По самой простой логике выходило, что если брак с Катериной был законен, то тогда незаконен был брак с Анной Болейн, а значит, ребенок от Анны, Елизавета, была незаконнорожденной. Моя семья из преданности Болейнам и стремления к процветанию должна была бы полагать, что незаконен брак с Катериной; однако отец прежде всего был прагматик и мыслил логически, следовательно, у него были определенные трудности с признанием Елизаветы законной наследницей короны.

Он высказал предположение матери, что Нортумберлэнд попытается посадить на трон леди Джейн Грей. У нее были определенные притязания, поскольку ее бабка – сестра самого Генри VIII, однако ее притязания на трон признали бы очень немногие. Католическая оппозиция была сильна и стояла за спиной Марии, поэтому неудивительно, что болезнь юного короля Эдварда столь беспокоила моего отца.

Однако он не встал на сторону Нортумберлэнда. Как мог он, будучи женат на одной из Болейнов, встать на сторону кого-то, кроме Елизаветы? А Елизавета была дочерью короля, следовательно, несомненно, выше происхождением, чем леди Джейн Грей. К несчастью, Мария – дочь испанской принцессы и яростная католичка – также была дочерью короля.

То были дни, когда приходилось быть настороже. Герцог Нортумберлэнд поставил на карту леди Джейн Грей, поженив ее со своим сыном, лордом Джилфордом Дадли.

Таково было положение вещей на последний год правления юного короля. Мне тогда было двенадцать лет. Мои сестры, так же, как и я, все более прислушивались к слухам, распространяемым слугами, в особенности к тем, что касались нашей знаменитой кузины – Елизаветы. Через эти слухи у нас сложился иной образ кузины, чем из рассказов матери: то была уже не прилежная ученица, знавшая латынь и греческий, которую ставили в пример ее менее добродетельным и умным кузинам Ноллис.

После смерти короля Генри VIII она была отослана к мачехе, Катарине Парр, в замок Дувр в Челси, а Катарина в то время уже вышла замуж за Томаса Сеймура – одного из красивейших мужчин Англии.

– Поговаривают, – поведал нам один из слуг, – что он неравнодушен к принцессе Елизавете.

Мое воображение всегда будоражили слухи. Большая часть их, конечно, могла рассматриваться как пустые сплетни, однако мне всегда думалось, что в каждом слухе есть доля истины. Как бы то ни было, «поговаривали» о том, что между мужем Катарины Парр и Елизаветой существовала связь, неподобающая ни положению, ни характеру Елизаветы. Будто бы он пробирался в ее спальню и щекотал ее, а она убегала от него с криком, но то был не крик испуга или возмущения, то было приглашение к продолжению игры. И будто бы однажды в саду, когда на Елизавете было новое шелковое платье, он, подстрекаемый женой, схватил ее и изрезал платье ножницами в клочья.

Слуги обычно жалели Катарину: «Бедняжка Катарина Парр», – говорили они. Знали ли Катарина обо всем этом?

Скорее всего, да, и принимала участие в этих игривых приключениях именно затем, чтобы придать им вид респектабельности.

Мне нравилось представлять прилежную и чинную Елизавету, за которой гоняется по спальне ее отчим, или представлять себе ее в изрезанном на куски платье, или как ее щекочет до смеха игривый Сеймур, в то время как его беременная жена пыталась преподнести дело так, будто игривость – в их семейной традиции.

Когда, наконец, Катарине удалось поймать мужа во время поцелуя, весьма далекого от родственного, с юной принцессой, и она отказалась – или не смогла – более притворяться, то Елизавете пришлось покинуть замок.