Бриллиант для короля - Бенцони Жюльетта

— Что это?

— Тайник. Ваш отец перед смертью показал мне его. В нем лежали доказательства того, что он был отравлен. Письмо и маленький сверток. К сожалению, у меня едва хватило времени развернуть письмо. Вошла ваша мать, и я вынуждена была как можно скорее спрятать свои находки обратно. А потом мне ни разу не представилась возможность переступить порог библиотеки. Мария-Жанна заперла ее на ключ и входила сюда только сама. После пожара одному полицейскому удалось открыть тайник, но письмо и сверток исчезли...

— Их забрала моя мать, я не сомневаюсь! — воскликнула Шарлотта. — Но для наших монеток лучшего места не найти.

Вошел Мерлэн и объявил, что ужинать подано. Дамы помыли руки и уселись за стол, но оставались там недолго: есть им не хотелось, зато обе испытывали настоятельную потребность от души наговориться. И хотя слуг им опасаться было нечего, уголок возле камина в библиотеке им казался куда уютнее и удобнее для доверительной беседы, чем гулкая столовая. Они попросили принести им туда чай из вербены, а мадемуазель Леони прихватила вязанье. Она необыкновенно ловко управлялась со спицами и теперь вязала очередную пару чулок для бедняков той самой больницы, о которой так пеклась покойная королева Мария-Терезия. Шарлотта молча смотрела на мелькающие спицы, потом спросила:

— Вы сказали, вас выгнали отсюда. И по какой причине?

— По той же, что и Жозефа: состарилась.

— Быть этого не может! Вы гораздо моложе его!

— Но я заболела, не могла работать, стала лишним ртом. Она постоянно ко мне придиралась, а потом и вовсе выставила за дверь.

— Какое бесстыдство! И куда же вы пошли? Нашли место в каком-нибудь монастыре?

— Почему вы решили, что монастыри мне по вкусу больше, чем вам? Нет, я хотела восстановить справедливость. Я взяла свой узелок и отправилась в Париж. Пошла прямо в Шатле, надеясь повидать господина де ла Рейни. Хотела поговорить с ним о том, что прятала Клио за складками свой римской туники. Но его не было на месте, и вернуться он должен был только на следующий день к вечеру. Мне посоветовали обратиться к его помощнику, так сказать, к его правой руке. Господин главный полицейский оказался многоруким, как индийский бог. Мне назвали адрес, и я добралась до улицы Ботрей. Его помощник не только меня внимательно выслушал, но и, сжалившись, полагаю, над моей худобой, предложил у него остаться. Ведь я, чтобы не тратить своих скудных средств, шла из Сен-Жермена пешком и в дороге почти ничего не ела. Поэтому, когда пришла в Париж, у меня остались лишь кожа да кости. Предложение было таким благородным, а все вокруг таким... безотрадным, что я согласилась. Мы с ним подружились. А со временем я стала относиться к нему как к сыну, которого мне не выпало счастья иметь.

Сердце Шарлотты на секунду замерло. Предчувствие подсказало ей, чье имя она сейчас услышит, и услышать его ей было страшно. И все-таки тихо, почти шепотом она спросила:

— А как его зовут?

Мадемуазель Леони заметила, как изменилась в лице ее юная кузина, но ответила очень спокойно:

— Комиссар Альбан Делаланд. Предчувствие не обмануло Шарлотту, но удара не смягчило. То ли стон, то ли всхлип вырвался у бедняжки из груди, и она поспешила прикрыть глаза, тщетно пытаясь скрыть слезы, которыми они сразу же наполнились. Шарлотта вскочила, охваченная неудержимым желанием куда-нибудь убежать, но мадемуазель Леони крепко обняла ее и усадила обратно в кресло с недюжинной силой, какой, казалось, от нее трудно было ожидать.

— Останьтесь, Шарлотта! Мы не виделись много-много лет, но я люблю вас с той же нежностью, с какой любила прежде. Как только мы увиделись, я поняла, почувствовала, что у вас слишком тяжело на сердце. Я хочу помочь вам. Хоть как-то облегчить ваши страдания...

— Я... Я не могу...

— Вот увидите, вам станет легче. Мы здесь с вами одни, нас никто не слышит. Только что я произнесла имя...

— Не повторяйте его, прошу вас!

— Почему? Он причинил вам боль?

— О нет! Но мне больно его слышать... Оно для меня как кровоточащая рана... Не произносите его больше при мне. Никогда!

Шарлотта закрыла лицо руками и разрыдалась. Мадемуазель Леони молча смотрела на нее. «Как? И она тоже?» — подумала мадемуазель. Отчаяние Шарлотты напомнило ей об отчаянии молодого человека, свидетелем которого она была совсем недавно. Альбан, выпив залпом бутылку вина, схватился за голову, и по лицу его потекли слезы. Шарлотта не пила спиртного, но если оно уменьшает душевную боль, стоило пожалеть об этом... Мадемуазель Леони не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что причина страданий и одинаковых просьб у Альбана и у Шарлотты одна. Не дожидаясь, пока юная дама потребует от нее клятвы никогда больше не произносить при ней имени Альбана, она встала со своего кресла, взяла табурет, села рядом с Шарлоттой, обняла ее за плечи и вместо бесполезных утешений сказала: