Роковая дама треф - Арсеньева Елена

– Меркурий?! – взвизгнула Ангелина. – Да вы с ума сошли?!

– Что, не он был первым? – искривила накрашенный рот мадам Жизель. – А кто? Капитан Дружинин? Или еще раньше, в Любавине? Какой-нибудь вонючий конюх? Держу пари: пока твоя бабка жаловалась мне на твою замороженную натуру, ты валялась на сене или на песке с первым попавшимся гусаром!

Ангелина открыла было рот, но захлебнулась своим возмущением. А что возмущаться-то? Графиня хоть груба (отродясь не слыхивала Ангелина, чтоб француженка, высокородная дама, так выражалась!), зато почти во всем права. Вишь ты, даже про гусара угадала. Но что бы ей до Ангелининой утраченной невинности? Или впрямь имел на нее какие-то серьезные виды Фабьен? Что ж молчал до сей поры? Больно робок, нерешителен оказался – вот и остался с носом. Теперь страдает…

– Да вы же сами, maman, – с болью выкрикнул Фабьен, – наказывали быть осторожней с Ангелиною: мол, она дочь своей матери, от нее всякого можно ожидать!

– Она-то дочь своей матери, а ты… ты словно бы и не сын своего отца! – запальчиво возразила мадам Жизель. – Ты разрушил все мои планы своим выдуманным благородством! Счастье, что твой отец так и не узнал, какой тряпкой оказался отпрыск столь славного рода!

Фабьен побагровел и так решительно шагнул к матери, что Ангелине показалось, будто он сейчас ударит ее. Однако графиня даже не отшатнулась, а только рассмеялась, подбоченясь:

– Неужели? В кои-то веки ты решишь со мной поспорить? Желаешь поступить как мужчина и наследник своего достойного отца?

– А также вашего достойнейшего брата! – словно безумный выкрикнул Фабьен. – Вы упрекаете меня в слабости нрава и в нерешительности – но и сами знаете, что дети, родившиеся от кровосмесительной связи, не отличаются силою духа!

– Придержи язык! – закричала мадам Жизель. – Будь ты проклят, если скажешь еще хоть слово!

Ангелина невольно заслонилась ладонями. В жизни она не слышала такого исступленного крика, таких страшных, непонятных слов… вдобавок она мало что поняла, не знала ничего о кровосмесительных связях. Лицо мадам Жизель испугало ее более всего. Белила, румяна, сурьма, прежде казавшиеся наложенными столь естественно, теперь делали ее лицо похожим на грубо размалеванную куклу. И когда мадам Жизель уставилась на нее безумными, невидящими глазами – непроглядно-черными, огромными! – нервно перебирая своими длинными сухими пальцами край кружевной шали, Ангелину затрясло, ибо она вообразила, что графиня сейчас набросится на нее, изорвет в клочья этими скрюченными пальцами с острыми когтями. Но мадам Жизель не двинулась с места; и хотя все еще не сводила с нее глаз, в них медленно угасал пламень безумия, а взгляд приобретал более осмысленное выражение. Наконец она шумно перевела дух и, на миг прикрыв лицо ладонями, взглянула с ласковой улыбкой на взъерошенного, ожесточенного Фабьена.

– Прости меня, сын, – произнесла она голосом, столь мягким и музыкальным, что любой сторонний зритель зарыдал бы от умиления перед этой картиною нежной материнской любви. Но сторонних зрителей здесь не было. – Ты для меня дороже всего на свете, и я не могла не страдать, зная, на какой пьедестал ты возносишь сие дерзкое, недостойное создание!

Фабьен открыл было рот, готовый к новым возражениям, но мадам Жизель успела прежде.

– Вспомни, как погиб твой отец, – произнесла она негромко, но с такой силой неизбывного горя, что Фабьен отшатнулся, как от удара, сник, отошел и упал на диванчик, забившись в угол, отвернувшись, зажав уши, словно не желая ни видеть, ни слышать, ни знать, что произойдет с Ангелиною далее.

Мадам Жизель еще какое-то мгновение пристально смотрела на сына, словно утверждая этим взглядом свою нерушимую власть над ним, а потом повернулась опять к Ангелине – и вновь ужас поверг было ее в дрожь; однако на губах графини порхала привычная ласковая улыбка, а глаза были ясны и приветливы. Переворошив горку разноцветных шелковых подушечек, на восточный манер разбросанных по широкой тахте, графиня нашла среди них маленькую книжку в сафьяновом переплете какого-то вызывающе красного цвета. Ангелина успела поймать взором имя автора: «Фанни Хилл» и еще по-английски: «Мемуары женщины…», а дальше она не разглядела.

– «Мемуары женщины для утех», – пояснила мадам Жизель. – Не приходилось читать? Нет?! Печально! С таких книг я бы рекомендовала начинать эротическое образование юных девиц, чтобы они сразу знали: от мужчины следует ожидать не только быстрых телодвижений, но и наслаждения! Впрочем, сейчас не о том речь. Послушай-ка. Где это… а, вот!

И, перевернув несколько страниц, графиня своим красивым, звучным голосом прочла следующее:

– «Очень тихо пробрались мы в черный ход и спустились в чулан, где хранились старая мебель и ящики с вином. В чулане было темно, свет пробивался лишь через щель в перегородке между ним и верандой, где должно было развернуться действо. Сидя на низких ящиках, мы могли свободно и отчетливо видеть все действующие лица, сами оставаясь невидными. Нам стоило лишь припасть глазами к щели в перегородке – и…

…Первым я увидела молодого джентльмена. Звук открывшейся двери заставил его обернуться, и он тут же бросился навстречу девушке, не скрывая своей радости и удовольствия. Они обменялись поцелуями, после чего он расстегнулся и разделся до сорочки».

Ангелина поежилась. Все-таки мадам Жизель, несомненно, не в себе, если от такого припадка злобы так быстро перешла к чтению вслух столь неприличной книжки. Ладно, пусть читает (тем паче что ничего подобного Ангелина отродясь не слыхивала и не читывала, любопытно все-таки!), а уж потом, когда графиня и ее сын поутихнут, Ангелина найдет способ выбраться из этого гостеприимного дома и рассказать деду про странный разговор о летательной машине Леппиха!

– «Это словно бы послужило для обоих сигналом сбросить с себя всю одежду, чему летняя жара весьма способствовала, – читала между тем графиня. – Девушке было не больше восемнадцати лет. Черты лица у нее правильные и приятные, фигура превосходная, и я не могла не позавидовать ее созревшей обворожительной груди, полушария которой так прелестно наполняла плоть.

Молодой джентльмен был высок и крепок. Тело его, ладно скроенное и мощно сшитое – широкие плечи, обширная грудь; а мужская прелесть, казалось, вырывалась из густых зарослей вьющихся волос, которые разошлись по бедрам и поднялись по животу до самого пупка; вид у той прелести крепкий и прямой, но размеры меня прямо-таки испугали…»

А ты хоть успела увидеть то, чем была уничтожена твоя невинность? – сладчайшим голоском проговорила мадам Жизель, и Ангелина не сразу поняла, что это уже вопрос к ней, а не продолжение заманчивого чтения, ибо, чего греха таить, сии «Мемуары» вдруг показались ей необычайно увлекательны. Вся кровь бросилась ей в лицо, стоило лишь понять, что мадам Жизель заметила этот интерес! Ангелина даже испытала некое разочарование, когда француженка захлопнула книжку; впрочем, Ангелина тут же дала себе слово где угодно и как угодно раздобыть заманчивое произведение Фанни Хилл. Книжка выглядела объемистой и, верно, вся была наполнена множеством полезных сведений.