Пани царица - Арсеньева Елена

– Царь Димитрий! – беспрестанно подзуживал Сапега. – Стужают[57] твоему благородству эти седые грай-вороны[58], гнездящиеся в своем каменном гробе. Они нам делают всякие пакости. Слух носится, что ждут князя Михаила Скопина со шведами; когда они придут, то займут Троицкую твердыню и могут быть нам опасны. Пока еще они не окрепли, пойдем смирим их, а если не покорятся, то рассыплем в пыль их жилища.

23 сентября 1608 года Сапега стал под Троицей. Начавшаяся осада еще пуще повредила Шуйскому. Новгородцы, псковичи и дети боярские из заволжских уездов толпами уходили из его войска, опасаясь за судьбу своих семей: ведь по всей России шатались шайки разбойников и поляков. Нельзя было поручиться, чтобы край, преданный Шуйскому сегодня, не изменил ему завтра. Как ни был самоуверен Василий Иванович, он не мог не видеть, что над ним – гнев Божий. Призрак Димитрия, многократно преданного Шуйским, сначала в Угличе, а потом и в Москве, маячил перед его глазами днем и терзал его ночью. Василий Иванович то обращался к церкви и молитве, то призывал волшебниц и гадальщиц, то казнил изменников, то объявлял москвичам: «Кто мне хочет служить, пусть служит и сидит в осаде, а кто не хочет, пусть идет прочь теперь же, я никого не держу!»

Нельзя было понять, чего хочет царь, однако, опасаясь его мстительности, очень многие целовали крест на верность ему, а на другой же день бежали в Тушино. Нет, не потому, что верили в воскресшего Димитрия! Люди просто-напросто искали выгод. Послужат Димитрию – воротятся к Шуйскому, принесут повинную, получат у него жалованье – и вновь в Тушино… Многие мотались так между Москвой и Тушином раз по пять, по шесть. Звались они «тушинские перелеты». Такое поведение настолько вошло в привычку, что даже не считалось изменою. Правда, поляки и казаки презирали «перелетов». Усиливалось и презрение к Димитрию, который собирал вокруг себя людей неверных и оказывал им равное почтение с теми, кто стоял за него горой. Князь Роман Рожинский теперь мало во что ставил человека, ради которого некогда привел из Польши войско, и, слышали, когда царек осмеливался спорить, не раз крикивал на него: «Молчи-де, не то я тебе голову сорву!» Димитрий терпел: ведь без поляков он не мог существовать.

Имя царя, который стоит якобы за чернь, гремело на Руси. Присягнул ему Псков с волостями и пригородами, а это была огромная победа. Покорился Ивангород, Орешек, Переславль-Залесский, Суздаль, Углич…

Войско Димитрия летало по России туда-сюда, одерживая все новые и новые победы. Ярославль, Кострома, Владимир, Галич, Пошехонье, Шуя, Балахна, Дух, Гороховец, Муром, Арзамас… Стали передаваться и восточные области, населенные инородцами. Мордва и черемисы признали его властелином, касимовский царь татарин Ураз-Махмет изменил Шуйскому и признал Димитрия.

Однако не сдавался Нижний Новгород, который удерживал воевода Алябьев, преданный царю Василию. Кроме того, Нижний был по преимуществу населен богатыми торговыми людьми, а богатые стояли за Шуйского, против царя черни Димитрия.

Не поддавалась Рязань, удерживаемая Ляпуновыми, которые, конечно, ненавидели Шуйского, однако не собирались менять шило на мыло, предателя на вора. Оставались верными Москве Смоленск и Коломна.

По слухам, держаться смолянам против наступающих войск очень помогали чудотворные иконы. Если осажденным наносили сильные поражения, те на ночь вешали иконы вниз головой: зачем-де плохо помогают оборону держать?! Наутро чудотворцы, словно спохватившись, приносили смолянам успех в вылазках и вновь удостаивались чести висеть в почетных местах как положено.

Новгород колебался… Воеводой его был Михайла Игнатьевич Татищев. Тот самый, который участвовал некогда в заговоре Шуйского против первого Димитрия, тот самый – убийца Петра Басманова. В Новгороде его весьма не любили, и ежели бы не Скопин-Шуйский, который пришел ему на подмогу, давно бы уже сдались.

В Тушине прознали, что Новгород, который уже готов был сдаться Димитрию, снова сопротивляется. Рассудили, что нужно послать туда большой отряд, чтобы придать отваги сторонникам нового Димитрия. Во главе отряда литовских людей шел полковник Кернозицкий – поляк.

Накануне выхода отряда к Димитрию пришла Марина…

Надобно сказать, что отношения между Димитрием и его женой были напоказ весьма церемонные и сдержанные, а близких просто не было. Она была такая холодная и замороженная, что ему и в голову взбрести не могло забраться к Марине в постель: еще уколешься или обморозишься! Димитрию главное было, что «польская нимфа» отлично исполняет роль государевой супруги. А простодушным его подданным казалось, что отношения между царем и царицею и должны быть такими ледяными, натянутыми. Почти враждебными. Чай, не простые люди! Московиты не видели ничего особенного в том, что царь с царицею живут в разных домах и не всякий день встречаются. Поляки имели на сей счет свое мнение, однако, величая Марину государыней, удерживались от нелицеприятных высказываний на ее счет. Кроме того, они считали, что Марине повезло, если она не делит постель с таким неприятным существом, как Димитрий.

Впрочем, он отнюдь не жил монахом. Женщин у него было – чуть не всякий день другая. Если он и жалел о гибели Манюни, то виду такого не подавал, брал к себе в постель таких девок, каких хотел, благо в Тушине никогда не было недостатка в красавицах! В Тушино из Литвы, Польши, Московского государства толпами стекались распутные женщины, почуяв разгульную, лакомую жизнь. Сверх того, тушинские удальцы везде, где могли, хватали русских жен и девиц. Отцы и мужья приходили просить их возращения, а жолнежи[59] не иначе отпускали женщин, как за деньги. Да еще часто бывало так, что деньги возьмут, а женщин не отпустят. Говорят, дескать, не получали выкупа. Другой раз деньги возьмут и полонянку отпустят, а потом догонят уводимую женщину и вновь отымут у отца или мужа. И снова надобно выкупать! Хотя что говорить! Сами женщины нередко осваивались с жизнью в лагере, привязывались к тушинским молодцам, а когда мужья и отцы выкупали их, они убегали из дома и снова вешались на шею к любовникам, прельщенные беззаботной жизнью и неутихающим весельем.

Марина сквозь пальцы смотрела на похождения Димитрия и вообще была крайне равнодушна ко всем его затеям. Однако, услышав о посылке отряда Кернозицкого в Новгород, она потребовала у мужа встречи.

Встреча была ей дана. Марина, которая нигде и никогда не появлялась в мужской компании без сопровождения Барбары Казановской, явилась одна и потребовала, чтобы Димитрий тоже был один.