Грех во спасение - Мельникова Ирина

Маша прислушалась. Тяжелые мужские шаги прозвучали в сенях, потом пересчитали ступени крыльца, и через некоторое время она услышала громкий разговор во дворе. Маша открыла форточку и выглянула наружу. Прасковья Тихоновна, в уже знакомой позе, подбоченясь и слегка откинув голову назад, что-то быстро говорила коменданту, очевидно достаточно нелицеприятное. Мордвинов смотрел на нее, сконфуженно выставив вперед руки, словно защищаясь от вредной казачки, пятясь, отступал к воротам. Антон, опершись на вилы, стоял около распахнутых дверей хлева и весело улыбался. Маша облегченно вздохнула. Кажется, и для Прасковьи Тихоновны сегодняшний случай не грозил серьезными неприятностями.

Девушка захлопнула форточку, торопливо перекрестилась и, подхватив за края длинную юбку, закружилась по комнате в веселом вальсе. Нет, удача не оставила ее. И, несмотря на показную суровость и неприступность, комендант оказался прекрасным человеком, и ей, кажется, уже удалось подобрать к нему ключик. По крайней мере, Маша на это надеялась.

Весь день прошел в ожидании. У Маши все валилось из рук. Разбирая с помощью Прасковьи Тихоновны чемоданы, она больше бегала к окну, чем раскладывала вещи по хозяйкиным сундукам и комодам. Поначалу она хотела оставить их в своих чемоданах, но Прасковья Тихоновна велела ей не маяться без толку, а заняться делом, чтобы быстрее тянулось время до прихода Мити.

Они не знали, когда его приведут, но Прасковья Тихоновна сразу после визита Мордвинова и вопреки его предупреждению принялась готовить обед, которого вполне бы хватило на всех каторжан, находящихся на сей момент в остроге.

Антон тоже сгорал от нетерпения и, чтобы убить время, отправился на улицу разметать дорожки от снега – его тут выпадало несравнимо больше, чем в Чите.

Время подходило к вечеру, а Мити все не было.

– Пойдем-ка, Машенька, по улице пройдемся, свежим воздухом подышим, – пригласила ее хозяйка, – а то уже сколько времени здесь, а поселка еще не видела.

– И вправду, Мария Александровна, – поддержал ее Антон, – пойдите прогуляйтесь. Сдается мне, что не приведут нынче Дмитрия Владимировича.

– Не смей так говорить! – вспылила Маша. – Комендант обещал мне, и я не думаю, что он с первых же дней нашего знакомства решил показать себя отъявленным лжецом.

– Что-что, но обманывать Константин Сергеевич не приучен! – заступилась за Мордвинова Прасковья Тихоновна. – И злопамятства тоже никогда не держит. Ну а что суров порой бывает, так служба у него такая. Тут пару годков назад у нас на руднике случай был нехороший. Вздумали трое политических бежать, верховодил ими поляк, по фамилии Юхневский. Такой гордый был, заносчивый... – Женщина тяжело вздохнула и перекрестилась. – Поймали их на четвертый или пятый день. Как зверей, в клетках привезли, а в остроге к стене приковали за шейные кандалы. Назавтра по приказу генерал-губернатора должны были их сначала выпороть, а потом расстрелять. Говорят, этот Юхневский шибко переживал, и не из-за того, что расстреляют, а что розгами сечь будут на виду у всех, дескать, нет страшнее позора... Ночью кандалами и удавился... Да, а к чему это я вспомнила? – Хозяйка глубокомысленно наморщила лоб. – Ну да! Это ж я про коменданта рассказывала. – Она посмотрела в окно, за которым ощутимо стемнело, и опять громко вздохнула. – Сильно он тогда переживал, идет, бывало, по поселку, ну чисто сам не свой, под ноги уставится и никого вокруг не замечает. А недавно опять побег случился! Представления не имею, как сразу пять человек умудрились уйти! После первого побега всю тайгу в округе на десять верст вырубили, спрятаться негде... Наши казаки на такое дело крепко натасканы, а окрестным бурятам чаем и табаком платят за голову кажного беглого или деньгами – десять рублей за живого, пятьдесят за мертвого. Нет, исчезли, словно растаяли, и следов не осталось! Не иначе как сговорились с кем-то из местных, более никак это не объяснить. Но далеко им не уйти, до Иркутска через версту кордоны наставили, только если в Китай подадутся... Но не думаю, что они такие уж дурни, чтобы маньчжуру в пасть полезть. Ихние гусайды[40] мягко стелют, да жестко спать приходится. У них договор с губернатором есть, и поэтому беглецов выдают по первому же требованию...

– А если дальше на восток, по Амуру, к океану?

– Ну, кто же туда пойдет? – несказанно удивилась Прасковья Тихоновна и даже всплеснула руками. – Тыщи верст по тайге. Я с Захаром Данилычем ходила, знаю, что такое Амур. Русских там и в помине нету. Одни гольды да маньчжуры, которым ничего не стоит и прибить человека, если захотят завладеть чем-нибудь. А украсть для гольдов все равно что подвиг совершить. Стянут что-нибудь, потом смотрят на тебя честными глазами и до одури клянутся, что это не они, а их соседи сделали, из другого стойбища. И неважно, что это стойбище где-то у черта на куличках... – Прасковья Тихоновна рассмеялась и набросила на голову тяжелую суконную шаль поверх козьего пухового платка и шубейки. Потом окинула придирчивым взглядом Машу. Похоже, ни муфта, ни капор ее в восторг не привели, а про шубу она еще утром выразилась откровенно: «Тяжела шибко, и полы снег метут. В таких тулупах хорошо в каретах ездить, а у нас их сроду не было, своими ногами придется ходить...»

Правоту хозяйки Маша вынуждена была признать сразу же после первых шагов по узкой, протянувшейся среди высоких сугробов тропинке. Несколько раз ее занесло в сторону, потом она запуталась в полах шубы, и пришлось вынуть руки из муфты и поддерживать ее с боков, отчего тут же замерзли пальцы, стянутые кожаными перчатками.

Она почти ничего не видела вокруг. Разглядеть как следует сам поселок мешали огромные сугробы снега и наступающая темнота. Вдобавок ко всему резкий хиус[41] бросался в лицо снегом, и, как ни увертывалась Маша от порывов ветра, как ни пряталась за спиной Прасковьи Тихоновны, глаза заслезились, и нос она почти совсем перестала чувствовать уже с первых минут прогулки по свежему воздуху, – такая прогулка ей раньше даже в самом скверном сне вряд ли бы привиделась... Конечно, можно было попросить хозяйку вернуться, но гордость не позволяла, и Маша терпела изо всех сил, с ужасом осознавая, что морозы продлятся не один день и неизвестно, удастся ли ей выжить до весны.

Она оглянулась назад и не поверила своим глазам: они отошли от избы не более чем на десяток саженей, а она уже промерзла насквозь. Как жить в этом кошмаре? Ведь она, несмотря ни на что, должна начать подготовку к побегу... После рассказа Прасковьи Тихоновны у нее появились первые сомнения по поводу ее предприятия, а теперь они усилились. Кажется, все будет не так легко, как представлялось им с Зинаидой Львовной в Петербурге...