Грех во спасение - Мельникова Ирина

Чубатый выхватил из ножен висевшую на боку шашку и кинулся на Антона, и плохо бы пришлось парню, если бы из кустов не выскочил Цэден и, издав пронзительный крик, не вытянул казака вдоль спины своей нагайкой. Шашка вывалилась из рук чубатого, он схватился за плечо, яростно выругался, но в этот момент Прасковья Тихоновна навела на него ружье и неожиданно густым басом рявкнула на сникшего враз казака:

– Вы что, охальники? Девку решили опозорить? Сегодня же о ваших байстрючных делах старшине доложу!

– Да мы ничего! – с виноватой ухмылкой промямлил чубатый, отступая от надвигающейся на него грозной казачки и утирая все еще бегущую по щеке кровь. – Пошутковали малость, а она, вишь, сразу по морде, да до крови... Вот и хотели чуток поучить...

– Я бы тебя, черта конопатого, задушила, допрежь ты меня тронул, – сказала сквозь зубы женщина и, повернувшись ко всем спиной, сверкнула вдруг через плечо своими черными глазищами с таким неприкрытым бешенством, что Маша поверила – это не пустые слова, вправду задушила бы!

Женщина тем временем отступила к ближним кустам и нырнула в их спасительную глубину.

– А ну, Степка, – приказала Прасковья Тихоновна чубатому, – неси Васене платье. Куда ты его, собачий сын, подевал?

– Это не я! – Степан кивнул головой на казака, который продолжал стоять на коленях, сжавшись в комок и втянув плешивую голову в плечи. – Это Федот его на сосну забросил.

И действительно, на нижних ветках ближайшей от берега сосны виднелось что-то белое...

Антон ухватил оглушенного ударом казака за плечи, рывком приподнял над землей и поставил на ноги:

– А ну, сучий потрох! Живо на дерево!

Казак испуганно отшатнулся от него, как-то по-заячьи подпрыгнул на месте, прихрамывая, помчался к дереву и с поистине беличьей ловкостью взобрался на него. Через минуту он протянул одежду Прасковье Тихоновне, она передала ее Антону, потому что до сих пор держала ружье на изготовку.

Антон подошел к кустам и положил одежду на траву. В то же мгновение из кустов вынырнула женская рука, ухватила одежду и тут же скрылась среди густой зелени.

Маша посмотрела на Антона. Слуга виновато улыбнулся:

– Простите, Мария Александровна! Очень я испугался, что вы стрельнете в этих скотов, потому и толкнул вас. Каюсь, не рассчитал маленько.

– Ничего, Антоша, – Маша похлопала его по плечу и улыбнулась, – молодец, вовремя на помощь пришел.

Парень почесал в затылке:

– А мы ведь с Цэденом подумали, на вас кто напал! Не чаяли и в живых застать...

Прасковья Тихоновна с одобрением оглядела Антона и молча улыбавшегося бурята и пообещала:

– Сегодня непременно поросенка зажарю, по такому поводу не грешно будет и стопочку-другую пропустить. – Она сурово сдвинула брови и посмотрела на присмиревших казаков, сгрудившихся на берегу источника. – А этих охальников сей же час отведем в Терзю и сдадим в арестантскую...

– Не трожь их, Прасковья, – раздалось из кустов, и женщина, вернее, совсем еще молодая девушка, насколько успела разглядеть ее Маша, выглянула из кустов, прикрываясь исподней рубахой. – Не хочу, чтобы зло на меня копили!

Прасковья Тихоновна покосилась на понурившихся в ожидании приговора безобразников и с неохотой согласилась:

– Ладно, будь по-твоему, Васена! – Она опустила ружье к ноге и погрозила казакам кулаком: – А вы, сукины дети, смотрите мне! Кто хоть пальцем ее тронет, не взыщите тогда! Вы меня знаете, из-под земли достану!

– Премного благодарны, Прасковья Тихоновна! – отвесил ей поясной поклон заметно повеселевший чубатый казак и скомандовал своим дружкам-приятелям: – А ну, марш до казармы! – Но, отойдя на несколько шагов, громко, с явной издевкой в голосе произнес: – Ну вот, загоняли косулю для себя, а она смотри кому досталась! – И с вызовом посмотрел на Антона.

Маша заметила, как побледнел ее слуга и, сжав кулаки, шагнул было вслед за казаком, но Прасковья Тихоновна ухватила парня за рукав и сердито прикрикнула на него:

– А ну, охолонись! С них как с гуся вода, а тебе выговор, если не хуже, от коменданта. Пущай катятся с богом, пока я совсем не осерчала. – Она вновь подняла свой внушительный кулак, и казаков как ветром сдуло с поляны.

Когда они скрылись в густом березняке, незнакомка быстро поднялась из кустов и, высоко вскинув руки, проворно надела рубаху. На какой-то миг мелькнуло розовато-смуглое тело, сильное и гибкое, длинные стройные ноги, высокая грудь, кровоточащая ссадина на левой руке, и все тут же укрылось от посторонних глаз белым полотном рубахи.

– Эй, девка, – окликнула ее Прасковья Тихоновна, – ждать тебя не будем, своих делов хватает, а чтобы эти охальники тебя не перевстрели, оставляем тебе сторожа. Пущай до избы проводит. – Она кивнула Антону, пригляди, мол, и парень, слегка покраснев, молча кивнул в ответ, подошел к сосне, на которую казаки забросили перед этим одежду Васены, и опустился на траву.

Маша с удивлением посмотрела на хозяйку, поразившись невиданной покорности и уступчивости своего слуги. Но та лишь лукаво подмигнула ей и приказала Цэдену:

– Пошли, что ли! Солнце вон уже горы коснулось...

Они втроем стали медленно подниматься в гору. А Антон, не смея взглянуть в сторону кустов, в которых продолжала шуршать одеждой незнакомая ему девушка, поднялся на ноги и, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по берегу ручья.

– Я сейчас, барин, – донеслось вдруг до него, и через мгновение девушка появилась перед ним в ситцевом набивном сарафане, обутая в легонькие чирочки. Белый платок она перекинула через плечо и, прямо, немного насмешливо поглядывая на Антона, принялась заплетать свою толстую, жгуче-черную косу.

Теперь, в длинном сарафане, она казалась тоненькой, даже хрупкой. И лицо у нее было совсем еще юное, девчачье, очень милое и, несмотря на сильный загар, нежное: небольшой прямой, слегка вздернутый нос, по-детски припухлые губы, высокий чистый лоб, и только большие, широко расставленные темно-карие, почти черные глаза уже утратили свойственное юности выражение безмятежности и беззаботности.

– У тебя рана на руке, надо перевязать, – сказал Антон неожиданно хриплым голосом и, ухватившись за левый рукав своей рубахи, попытался его оторвать.

Девушка удержала его:

– Что ты, барин! Как по слободке пойдешь? – И засмеялась. – У меня шкура дубленая, все как на собаке вмиг заживает.

– Зачем на себя наговариваешь? – с упреком произнес Антон и придержал ее за руку.

– Право, так оно и есть, – она отвела мужскую руку и засмеялась. – Напугался, барин? – Прежде строгие темные глаза ее словно заискрились.

– Какой я тебе барин! – смутился Антон и даже покраснел. – Я такой же, как и ты.