Несущая свет. Том 2 - Гиллеспи Донна

Но почему-то — Домициан сам не мог понять, почему — особый восторг вызывала у него мысль о том, что ему теперь принадлежит Колизей, эта семейная святыня и реликвия, строительство которой начал еще его отец, брат освятил ее первой кровью, а он сам мечтал окончить ее возведение, пристроив последний ярус амфитеатра. Возможно, это монументальное сооружение вызывало у него такие чувства, потому что представляло собой подвластный ему мир в миниатюре. Это был микрокосмос, где для каждого сословия общества существовали свои строго определенные места — от сенаторов до вольноотпущенников и рабов, а также послов подвластных Риму народов. Все эти люди будут с уважением и благоговением взирать снизу вверх на него, Домициана, в то время как внизу на песке арены будут разворачиваться настоящие бои не на жизнь, а на смерть, и по мановению его императорской руки будут сходиться в поединке люди и экзотические звери, вывезенные из далеких покоренных Римом стран, лежащих у его ног, как и вся полуголодная римская чернь, заискивающая перед ним и умоляющая его о великодушии. Домициан знал, что нигде не ощущается так остро дыхание его власти, как в императорской ложе Колизея.

Домициан снова бросил украдкой взгляд на Марка Юлиана, выражение лица которого было строгим и непроницаемым, и подумал: «Такое впечатление, как будто он читает мои тайные мысли и явно не одобряет их».

Первый секретарь Тита снял с руки мертвого кольцо с печаткой, символ императорской власти. Домициан не задумываясь над тем, что делает, сразу же взял его и быстро надел на свой палец с такой суетливой торопливостью, как будто боялся, что кто-нибудь другой завладеет им, и сразу же поймал на себе удивленный взгляд Марка Юлиана; сердце его дрогнуло.

«Какой я идиот! Я погиб; один суетливый жест перечеркнул все мои надежды! Мне следовало бы немного подождать и надеть это проклятое кольцо только тогда, когда останусь один, потому что Марк Юлиан является единственным человеком, который доподлинно знает, что это кольцо по своему размеру не подходит мне.

Я обмолвился как-то об этом еще несколько лет назад, неосторожно пошутив при этом, что мои руки крупнее рук Тита, и чтобы надеть на мой палец кольцо Императора, необходимо увеличить его в размере. Такую шуточку мог забыть кто угодно, но Марк Юлиан не забывает ничего. И этот его изумленный взгляд свидетельствует о том, что он прекрасно все понял. Наверняка он сделал уже выводы из всего увиденного и пришел к заключению, что я заранее носил это кольцо к ювелиру для того, чтобы тот увеличил его в размере, а значит, он поймет, что я еще вчера — когда все врачи в один голос твердили о скором выздоровлении Тита — наверняка знал о том, что Император непременно сегодня умрет».

Руки Домициана заметно дрожали, он чувствовал на себе проницательный взгляд Юлиана, от которого ничего не укрывалось, и старался не показать своего замешательства. С нарастающим беспокойством он вглядывался в угрюмые лица старших офицеров преторианской гвардии, которые любили Тита так, как не любили ни одного Императора до него. Эти люди не задумываясь поджарят его на вертеле, если узнают, что он явился причиной гибели их друга и благодетеля. Кроме них Домициан видел перед собой лица наиболее влиятельных Сенаторов — Сатурнина, Сенецио, Галла и самого Марка Юлиана, который непременно произнесет перед Сенатом несколько великолепных речей, насыщенных литературными ассоциациями и реминисценциями, а также украшенных другими премудрыми приемами риторики, а целью всех этих речей будет обвинение его, Домициана, в самом гнусном из преступлений, убийстве близкого родственника, за которым последует требование какой-нибудь варварской по своей жестокости кары.

«Что же делать? — лихорадочно думал Домициан. — Марк Юлиан должен умереть вместе со всеми слугами, которые так или иначе помогали мне в этом деле».

Однако тут же душная волна стыда захлестнула его, прогнав преступные мысли: «Я и часа еще не нахожусь у власти, а уже задумал погубить одного из Сенаторов. Мой отец за все годы своего правления казнил лишь одного человека. Неужели я не смогу быть по крайней мере таким же хорошим правителем, как он? Может быть, Марк Юлиан проявит мудрость и забудет все, что видел».

Именно в этот момент Домициан с пронзительной ясностью понял причину жестокости людей, стоящих у власти: она коренилась в страхе. Когда те, которые находились вокруг смертного одра, увидели, что кольцо Императора заняло свое новое место, они начали произносить здравицу негромкими торжественными голосами вразнобой: