Наследник - Коултер Кэтрин

— Тогда я должен поцеловать тебя еще раз, дабы укрепить твое намерение.

Она рассмеялась, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее, и его язык проник ей в рот. Ее тут же охватил страх, и она плотно сжала губы. В этот момент он был не Пол, а граф, ее муж, чей рот яростно впивался в ее губы, пытаясь их разжать. Как она ненавидела его влажный язык! Впрочем, ее муж не много тратил времени на поцелуи: все, что он хотел, — это чтобы она лежала на спине, нагая, молчаливая и покорная.

Доктор Брэнион внезапно поднял голову. В его глазах и в голосе не было нежности, когда он сказал:

— Я не граф, будь он проклят. Посмотри на меня, Энн. Я не тот человек, который причинил тебе столько страданий и от которого ты знала только боль и унижение.

Она дрожала. Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики ее пальцев.

— Я никогда не заставлю тебя страдать, никогда не буду унижать тебя. Ты никогда больше не будешь чувствовать себя вещью. Ты это знаешь. Ты знаешь, что я буду защищать и оберегать тебя до конца моих дней.

— Да, я знаю. Прости, этого больше не повторится.

— Нет, это повторится, и так и должно быть, но это не важно. Ты скоро избавишься от страха, который он тебе внушал в течение многих лет. Ты веришь мне?

Конечно, она ему верила.

— Я ненавидела его так же сильно, как Арабелла обожала его.

Он должен знать, что делал с ней этот негодяй, но он не будет требовать от нее признания. Если захочет, она сама ему все расскажет. Ему следует помнить о том, что этот негодяй теперь мертв, и ее неприятные воспоминания скоро померкнут, а страх исчезнет. Отныне она навеки принадлежит ему. Он тихо спросил:

— Энн, ты мне доверяешь?

Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам.

— Мое доверие к тебе сильнее внушенного им страха, — просто сказала она.

Он заключил ее в объятия и привлек к себе на грудь. Положив руку ей на талию, он почувствовал, как она прижалась к нему всем телом, обвила руками его шею и спрятала лицо у него на груди. Уже одно то, что он был с ней рядом, что она ощущала его теплое дыхание, наполняло ее счастьем.

Доктор Брэнион надеялся, что она не чувствует твердой плоти, упирающейся ей в живот. Впервые в жизни он с облегчением подумал о том, что женщины носят несколько слоев одежды. Ему хотелось провести рукой по ее бедру, ласкать н целовать каждую частичку ее тела.

Да, он хотел снять с нее платье, покрыть ее поцелуями и ласками, войти внутрь нее. Он хотел, чтобы она обняла его крепко-крепко, чтобы она наконец познала наслаждение в его объятиях. Но время для этого еще не настало, несмотря на ее напускную храбрость и дразнящие намеки. Он заставил себя успокоиться, но это было нелегко. Так они лежали в объятиях друг друга, пока солнце не стало склоняться к горизонту.

Его разбудили легкие, нежные прикосновения губ — она целовала его в подбородок, в щеки, в нос. Он спал? Не может быть!

— О черт! — буркнул Пол, повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы. — И как долго ты пользуешься моей беспечностью?

Она вздрогнула от неожиданности, потом улыбнулась. И вдруг очутилась на нем сверху и обхватила руками его лицо. Губы ее приоткрылись, и она стала целовать его со всей страстью. Прическа ее растрепалась, косы расплелись, и ее длинные золотистые локоны упали по обеим сторонам его лица. Тонкий аромат ее кожи сводил его с ума. Он не хотел испугать ее, но помимо воли из груди его вырвался глухой стон.

Она не испугалась, скорее наоборот, ее поцелуи стали еще более настойчивыми. Он сгорал от желания войти в нее сию же секунду, но у него хватило благоразумия предоставить ей свободу действий. Ему следует набраться терпения: он ведь, слава Богу, врач, а не какой-то зеленый неопытный юнец. Он снова приглушенно охнул:

— Энн, для меня это уже слишком. Боюсь, за восемнадцать лет, которые я ждал тебя, мое терпение истощилось.

Она подняла голову и взглянула ему в глаза.

— И мое тоже, — сказала она. — Восемнадцать лет — это слишком много. И если ты помедлишь еще хотя бы минуту, я снова начну разглагольствовать о лилиях и кувшинках.

Весело расхохотавшись, она вскочила на ноги и принялась расстегивать пуговки на платье. Он оторопел. В ней не было ни страха, ни смятения, на лице заиграл румянец, она вся горела от возбуждения. Им не потребовалось много времени, чтобы снять с себя всю одежду, и вот уже они оба, смеясь, опустились на его сюртук. Когда он вошел в нее, она встретила его тихим стоном. И когда из груди ее вырвался крик наслаждения, он прижался ртом к ее губам, целиком отдаваясь пламени страсти.