Только ты - Лоуэлл Элизабет

— Девственница…

— Да, это так, громила с ружьем. Я девственница.

И внезапно ее рот горестно искривился.

— Точнее, я была девственницей, — поправилась она. — А сейчас я обесчещенная девушка, каких немало на свете.

Слово прозвенело и осталось в мозгу Рено. Обесчещенная.

Подобно тому, как обесчещена Саванна Мари. Как была обесчещена Виллоу.

«Порядочный мужчина женится на невинной девушке, если он обесчестил ее».

Внезапно Рено почувствовал себя загнанным в угол. И, как всякий загнанный в угол зверь, он вознамерился вырваться на свободу. Он вцепился пальцами в плечи Евы.

— Если ты думаешь, что обменяла свою девственность на мужа, — прохрипел он, — ты глубоко заблуждаешься. Я выиграл тебя в карты. Я взял свое… Вот и все.

— Слава богу, — сказала Ева сквозь зубы.

Уже второй раз Ева приводила его в смятение. Он ожидал с ее стороны возражений, потока слов о том, что он обязан, будучи порядочным человеком, жениться на обесчещенной девушке. Это был старый трюк, самый старый и самый мощный в арсенале войны, которая ведется между ищущими мужа девицами и свободолюбивыми мужчинами.

Но Ева не воспользовалась им.

— Слава богу? — повторил Рено в недоумении.

— Что тут непонятного? — резко спросила Ева. — Слава богу, что я полностью расплатилась за проигрыш и что ты не будешь больше делать это снова, потому что…

— Что ты такое городишь? — перебил он Еву.

— …теперь я знаю, почему женщины расплачиваются за это.

Яростные слова Евы повисли в напряженной тишине надолго, прежде чем Рено решился ответить.

— Тебе это понравилось, и ты это знаешь, — произнес Рено низким, напряженным голосом. — Я не изнасиловал тебя!

— Ты не изнасиловал меня. Но мне это не понравилось!

— Тогда почему же ты просила об этом? — возразил он.

Унижение и гнев сделали щеки Евы пунцовыми. Ее губы дрожали, но в голосе и во взгляде чувствовалась твердость.

— Птенцу тоже нравится летать. Но придет миг, и он упадет и разобьет свою глупую голову о землю.

Некоторое время Рено молчал. Затем он засмеялся: конечно, он остался в дураках. Он собирался взять девушку из салуна, а вместо этого обесчестил девственницу.

— Летать, говоришь? — спросил он грудным голосом.

Ева осторожно посмотрела на него, не доверяя бархатистым нотам в его голосе. Она попыталась исподволь освободиться от его рук. Он сжал ее пальцы, давая ей понять, что надежно держит ее.

— Нравится летать, — произнесла она лаконично. — Но придется падать. Большая разница, громила с ружьем.

— Только первый раз. В следующий раз ты приземлишься на ноги, как все кошки, к которым ты относишься.

— Следующего раза не будет.

— Ты отступаешь от своего слова? — ровным тоном заметил Рено.

Улыбка Евы была холоднее зимы.

— Мне не придется, — сказала она. — Ты можешь пытаться расшевелить меня, но скорее огонь замерзнет и превратится в лед. Будь уверен: я никогда не пожелаю вновь испытать боль и увидеть кровь.

— Так бывает только в первый раз. И потом, если бы я знал, что ты девственна, я бы…

— Я тебе говорила, что не позволяла ни одному мужчине лезть мне под юбку, разве нет? — перебила она Рено. — Но ты мне не верил. Ты считал меня шлюхой. Надеюсь, ты хотя бы теперь видишь, что это не так.

И вдруг ее поразила горькая мысль.

— Я не была шлюхой, — поправилась она. — А сейчас я ею стала.

Рено почувствовал гнев.

— Я не делал тебя шлюхой, — проговорил он, чеканя каждое слово.

— Разве? А как же это случается? Первый раз — это ошибка, а шлюхой становятся во второй раз? Или в третий? А может быть, в четвертый?

— Черт побери! Какой-то кошмар!

— Сколько раз потребуется девушке согрешить, чтобы она волшебным образом превратилась в шлюху? Скажи мне, громила с ружьем! Я не хочу перешагнуть этот положенный богом рубеж!

— Чего ты хочешь от меня? — вскричал он в ярости. — Чтобы я женился на тебе? Тебя это устроит?

— Нет!

— Что?! — переспросил Рено, не уверенный в том, что не ослышался.

— Ничто не исправит положения, кроме любви, — сказала Ева с горечью, — а дождаться любви от такого человека, как ты, все равно, что найти корабли из камня, сухой дождь и свет, который не порождает теней.

Услышав собственные слова, произнесенные Евой столь саркастически, он понял, что причинил ей боль не только тем, что лишил ее невинности.