Только ты - Лоуэлл Элизабет

Рено снова коснулся ее, со всей нежностью стал ласкать набухший, трепещущий бутон. Она задохнулась, ее тело было готово принять его.

Сжав зубы, борясь с желанием, Рено сделал глубокий вдох, чтобы сохранить самообладание. Сила естественной страсти Евы передалась ему. Это было все равно, что дышать огнем.

— Рено, — прошептала она, — я…

Ее голос прервался, когда она качнула бедрами.

— Так? — спросил он.

Гладкая и твердая плоть наращивала давление, раздвигая и расправляя ее.

— Да-а, — протянула она неверным голосом. — Да-а-а…

Рено стал равномерно, мощно входить в Еву, более не сомневаясь в успехе проникновения, поскольку ее возбуждение было очевидным.

И внезапно Рено обнаружил преграду, которая была преодолена в тот же миг, когда обнаружилась. Было впечатление разрыва ткани. Появилась жидкость, не имеющая никакого отношения к страсти.

Ева мгновенно открыла глаза, почувствовав, как боль пронизала ее тело.

— Ты мне делаешь больно, — сказала она хрипло.

Попытки Евы столкнуть Рено лишь разожгли его еще сильнее. Он придержал девушку руками, будучи слишком возбужден, чтобы добровольно покинуть этот упругий ласковый рай, в который только что вошел. Набегающие волны пламени накрывали его, приближая к разрядке.

Содрогающееся тело Рено продолжало двигаться, и боль у Евы куда-то отошла. Более того, она почувствовала, что языки пламени, берущие начало в месте соединения их тел, поднимаются выше, захватывая все ее тело.

Волны острой страсти поразили Еву, равно как и хриплые стоны Рено и ритмичные движения его плоти в глубине ее тела. Она закрыла глаза, издала прерывистый вздох и стала ожидать, когда Рено освободит ее.

Однако Рено не сделал попытки к этому даже тогда, когда его дыхание успокоилось. Грудная клетка его вздымалась и опускалась, и уже от этого она ощущала движение внутри себя. Рождались токи нежелательной более страсти. Ей стали неприятны эти ощущения, ибо она знала теперь, что результатом будут боль и отчаяние.

Она была одной из тех неразумных женщин, о которых говорила донна. Они отдаются — и не получают ничего. Рено не желает любви девушки из салуна. Он хочет только ее тела.

И он его получил.

— Слезь с меня, — не выдержала наконец Ева.

Холодность ее тона рассердила Рено. Ведь только что она была такой жаркой, так желала его, а теперь спешит поскорее от него отделаться. Трудно было более определенно сказать, как мало удовольствия получила она от близости с ним.

А ведь он испытал такое наслаждение, что даже перестал контролировать себя. Такого никогда с ним раньше не случалось. Сознание того, что он желал ее сильнее, чем она его, привело Рено в ярость.

Затем он вспомнил о легкой преграде, вставшей на его пути. Но не мог поверить в то, что девушка из салуна могла быть девственницей.

«Вероятно, у нее давно не было мужчин».

Этим можно объяснить некоторое сужение сладостного грота и его способность сжимать и ласкать даже тогда, когда он не делал никаких движений.

Рено заново осознал, насколько тонко и деликатно сложена Ева. Он не желал причинить ей боль, но, по всей видимости, все-таки причинил. Осознание этого одновременно и устыдило, и рассердило его, поскольку лишний раз подчеркнуло, как сильно хотел ее он и как мало — она.

— Только не говори, пожалуйста, что ты этого не хотела, — резко сказал Рено. — Ты сама напросилась на это, это ясно, как божий день.

Румянец вспыхнул на щеках Евы, когда она вспомнила свое безрассудное поведение. Рено был прав. Она напросилась на это.

— Но сейчас я об этом не прошу, — твердо заявила она.

Прошипев нечто не очень благочестивое, Рено откатился в сторону.

У Евы перехватило дыхание, она содрогнулась всем телом в тот момент, когда его плоть выскальзывала из ее чувствительной плоти.

Кровь пламенела на солнце как подтверждение той истины, в которую Рено мог с трудом поверить. Та, которую он взял, была словно дикий, согретый солнцем мед. А он был настолько нетерпелив, что даже не раздел ее, не разделся сам. Он взял ее, не сняв брюк, поспешно, словно проститутку, купленную на несколько минут.

И она позволила ему. Она просила его об этом.

Рено взглянул на Еву так, словно видел ее впервые. Да так оно и было. Он никогда не смотрел на нее так, как сейчас. Он смотрел не на девушку в красном платье, а на невинную девушку; девушку, которую он страстно желал, несмотря ни на что.