Бессмертная любовь - Коул Кресли

Желание ласкать свое интимное место было мучительно сильным. Ей хотелось вымолить у него разрешение оседлать его. Ее тело судорожно дергалось, пока она боролась с его требованиями.

Ожерелье, которое Лахлан надел на нее, правильнее было бы называть ошейником, с которого ей на грудь спускались золотые нити и драгоценные камни. Оно ощущалось как немалая тяжесть и казалось эротичным и запретным. Когда Эмма двигалась, подвески качались и щекотали ей соски.

Что-то в этом ожерелье и в том, как Лахлан застегнул его на ней, объявляло об… обладании.

Сегодня он что-то с ней сделал. Кровать кружилась, а ей почему-то хотелось… смеяться. А еще она постоянно водила руками вниз и вверх по своему телу. Когда к ней приходили мысли, они были ясными, но мягкими и замедленными.

Она не знала, как долго сможет вытерпеть его прикосновения, не умоляя о большем. Уже сейчас с ее языка готова была сорваться просьба: «Пожалуйста!»

Нет! Она и так не похожа на всех остальных в ковене: наполовину ненавистный враг, слабая по сравнению с тетками…

А если робкая валькирия вернется домой, тоскуя о своем оборотне?

Какое отвращение и разочарование они будут испытывать! Какая боль отразится в их взглядах! И потом она считала, что если сдастся, то между ней и Лахланом не останется никакой преграды. Достаточно только уступить, прошептав «пожалуйста!». А если она сдастся, то не вернется домой. Никогда. Она опасалась, что он обладает способностью заставить ее забыть о том, почему ей вообще могло захотеться уехать.

Кровать закружилась еще безумнее. Эмма нахмурилась, внезапно догадавшись, в чем дело.

Он ее напоил!

Этот подонок напился, чтобы она сама… когда будет пить… Ох, вот сукин сын! А она даже не догадывалась, что такое возможно!

Она заставит его за это заплатить. С какой стати он решил так ее провести? Ему нельзя доверять. Он сказал, что не будет лгать, – но она видит, что это тоже нечестно.

В прошлом она просто послушно приняла бы это, смиренно посчитала, что это просто очередной случай, когда ее желания и чувства игнорируют. Но теперь она не станет этого делать. Лахлану нужно преподать урок. Ему нужно понять, что в какой-то момент этих последних семи дней она превратилась в существо, с которым шутки плохи!

Когда она облизала губы в тринадцатый раз после его ухода, у нее возникла туманная идея.

Хитрая, нехорошая идея. Она смущенно огляделась, как будто кто-то мог подслушать ее мысли. Если он хочет вести грязную игру, если он готов бросить ей эту перчатку, то она ее подхватит…

Она может это сделать. Проклятие! Она может быть злобной, может!

Ей смутно вспомнилось, что когда она была маленькая, она спросила у тети Мист, почему вампиры такие нехорошие. Тетка ответила: «Потому что такова их природа». И теперь Эмма пьяно ухмыльнулась.

Пора стать ближе к природе.

Эмму разбудил телефонный звонок. Ни один телефон за всю историю существования этого вида связи не был настолько противным. Ей захотелось сплющить его кувалдой.

Она с трудом разлепила глаза и повернулась в своем гнездышке из одеял. Лахлан встал с кровати и, хромая, подошел к телефону.

Она протянула руку и провела ладонью по нагретому покрывалу. Он лежал там, растянувшись на неразобранной постели. Он смотрел, как она спит?

Лахлан взял трубку и, немного послушав, сказал:

– Он все еще не вернулся? Значит, ищите дальше… Мне все равно. Позвонишь мне в туже минуту, как его найдут.

Он повесил трубку и провел ладонью по волосам. Эмма еще никогда не видела никого, кто выглядел бы настолько измученным, как Лахлан. Она услышала, как он устало вздохнул, и заметила, что его плечи напряжены. Она знала, что он разыскивает брата, и ей было жаль, что он до сих пор не выяснил, где он. Спустя столько лет Лахлан все еще не мог сказать брату о том, что жив. Она поймала себя на том, что сочувствует ему.

Это моментально прошло, как только она встала.

У нее началась сильнейшая головная боль. Ковыляя в ванную, Эмма поняла, что во рту у нее сухо, как в пустыне. Когда она почистила зубы и приняла душ, во рту и в голове у нее стало получше, но вот головокружение почти не прошло.

Он устроил ей капитальное похмелье: настоящую битву с гроздьями гнева. Первое в ее жизни. Если бы он действительно выпил «рюмку», она наверняка не захмелела бы настолько сильно – и сейчас у нее не было бы такого сильного похмелья. Прошлой ночью, когда она оделась и снова отправилась на разведку, она была в сильном возбуждении – пока на рассвете не рухнула на свои одеяла. И пол в огромном замке крутился. Она это точно знала.