Ожерелье Монтессумы - Бенцони Жюльетта

Он уже бывал в столице бриллиантов и останавливался в этой гостинице, расположенной на главной площади Амстердама под названием Дам, напротив королевского дворца. За ее фасадом в стиле «модерн» скрывалась самая утонченная роскошь, наполненная уютом. Миллиардеры и знаменитости из мира искусства останавливались в ней с завидным постоянством. Возможно, отель привлекал их именно тем, что это странное здание обозначало в некотором смысле границу между официозным великолепием города и кварталами красных фонарей с их притонами для матросов, проститутками в стеклянных витринах и райскими местечками для любителей опиума или кокаина.

У князя почти не было багажа, и в хорошую погоду он бы обязательно прогулялся от вокзала до гостиницы пешком, вдохнул соленый морской вози дух Северного моря, смешался с многочисленными прохожими. Но непрекращающийся дождь сделал такую прогулку невозможной. Войдя в отель, Альдо сразу направился в бар, где выпил почти кипящий грог, а затем поднялся в свой номер. В комнате приятно сочетались красное дерево, сверкающая бронза и темно-зеленый бархат. Ему наполнили ванну очень горячей водой, откуда он вышел красный, словно омар, завернулся в тяжелый махровый халат и попросил принести ему на ужин традиционную гороховую похлебку с сосисками, свиными ножками, салом и разнообразными овощами, тонкие ломтики эдамского сыра, чашку кофе и порцию выдержанного джина. Покончив с ужином, он принял две таблетки аспирина и улегся в кровать с книгой, которую накануне ему привез Анджело Пизани вместе с письмом от Ги Бюто. Он писал, что во дворце Морозини не происходит ничего, заслуживающего особенного внимания владельца: подозрительные на вид клиенты не заглядывали, дом после отъезда Лизы с детьми, верной Труди и кормилицы малыша Марко кажется опустевшим. Заканчивалось письмо перечнем успешных сделок…

Альдо как будто вновь погрузился в привычную семейную атмосферу, и у него стало легче на душе. Он использовал письмо как закладку на той странице книги, где были изображены изумруды, ставшие в последнее время его постоянной головной болью. Морозини не стал рассматривать ожерелье слишком пристально: он сознавал всю трудность работы для огранщика, которому предстояло скопировать камни во всех деталях за столь короткий срок… Наконец усталость взяла свое, и Альдо мгновенно заснул, забыв даже выключить лампу у кровати.

Он не задернул шторы, оставил ставни открытыми, и утром его разбудил солнечный луч. Морозини отлично выспался и чувствовал себя бодрым. Он повеселел еще больше, когда понял, что у него нет оснований тревожиться из-за своих бронхов. Два часа спустя с книгой под мышкой князь прогулочным шагом направился к Йоденбурт — Еврейскому кварталу, — где, судя по адресу, и жил Якоб Мейзель, настоящий волшебник, когда речь шла об искусстве огранки драгоценных камней.

В Амстердаме название «Йоденбурт» не было синонимом гетто. Жителям «Северной Венеции» — это название невероятно раздражало Альдо — всегда были чужды любые религиозные и национальные предрассудки. При этом и сами евреи не стремились ни к самоидентификации, ни к пренебрежению ею. Вопрос об этом просто не стоял. Когда-то они прибыли сюда из Испании или Португалии, откуда их изгнала средневековая инквизиция, и принесли с собой прекрасное владение разными ремеслами и склонность к коммерции. Они немало поспособствовали установлению торговых отношений с Индией, основали книжные лавки, откуда книги на иврите разошлись по всей Европе. Евреи издавали книги и на многих других языках, в том числе и те, которые доставлялись в Амстердам контрабандой, поскольку кое-где они были запрещены. Еще одной областью, в которой прославились евреи, была индустрия бриллиантов. Знаменитый дом Ашеров, огранивший самый крупный в мире бриллиант «Куллинан», наиболее значительная часть которого сверкает в скипетре английских монархом занимал некое подобие феодального замка из красного кирпича с зубчатыми башнями, парапетами и амбразурами и располагался на окраине Йоденбурт. Работники алмазной фабрики жили по соседству на улицах с «говорящими» названиями Изумрудная, Сапфировая, Топазовая, Рубиновая.

Сегрегации не существовало вовсе, и, например, Рембрандт прожил несколько лет напротив дома раввина, как об этом свидетельствует «Еврейская невеста»^[71], одна из самых красивых его картин.

Дом Якоба Мейзеля, красивый, старинный, с островерхой крышей-щипцами в форме колокола, находился на улице Йоденбрестрат. Дверь посетителю открыла молодая румяная девушка в белоснежном накрахмаленном чепце и фартуке, выглядевшими так, будто их только что достали из сундука со средневековой одеждой. Отвечая на ее улыбку и вопросительный взгляд, Альдо, не говоривший по-голландски, спросил по-английски, согласится ли хозяин дома его принять, и протянул служанке визитную карточку, на которой он заранее написал, что его рекомендовал Луи де Ротшильд. Его сразу проводили в длинный коридор, выложенный черно-белыми квадратными плитками, сверкающими чистотой. Коридор упирался в высокое окно и, казалось, имел в длину не меньше километра. Такая конструкция была типичной для старых домов, плотно стоявших друг к другу и компенсировавших длиной то пространство, которого им не хватало в ширину. Создавалось впечатление, что вы стали персонажем картин кисти Вермеера.