Роковой выбор - Холт Виктория

Парки также были непривлекательны, и он создал план новых садов и парков, в котором разрешил мне принять участие.

Мы провели некоторое время – когда он был свободен от государственных дел, – изучая планы. Я была в восторге, что могла участвовать в этом и даже высказывать свои предложения, к которым он иногда прислушивался. Работы были начаты немедленно, и сады предполагалось разбить в голландском стиле.

Но нашей главной заботой была подготовка к коронации, потому что Уильям говорил, что народ не примет короля и королеву, пока они не коронованы.

Поэтому было решено не откладывать эту церемонию.

* * *

Коронация была назначена на начало апреля – если точнее сказать, на одиннадцатое, – но дела шли не так гладко, как мы надеялись. Во-первых, архиепископ Сэнкрофт, который, как мы предполагали, должен был совершить церемонию, отказался.

Он заявил, что присягал на верность королю Якову II и не может нарушить клятву. Четверо из епископов, отправленных Яковом в Тауэр, заняли такую же позицию, хотя отец мой и не был им другом, и их заключение, вместе с рождением принца, стало последним ударом, способствующим падению короля.

Уильям был молчаливее, чем обычно. Ему не нравились англичане и их обычаи. Он жаждал короны; его призвали, чтобы он получил ее; а теперь те же люди, которые призывали его, строили ему всяческие препоны.

В конце концов, Комптон, епископ Лондонский, согласился совершить церемонию вместо архиепископа Кентерберийского; но все эти неурядицы с самого начала причиняли нам большое беспокойство.

Мы были уже одеты и готовы отправиться в Вестминстер, когда прибыл курьер.

Уильям без всяких церемоний вошел в мою комнату. Он был бледнее обычного и очень возбужден. Он размахивал какой-то бумагой.

– Что случилось? – воскликнула я в испуге.

Какое-то мгновение Уильям смотрел на меня без всякого выражения. Потом он сказал:

– Яков высадился в Ирландии.

Мои первые слова были:

– Он в безопасности?

На лице Уильяма выразилось раздражение. Он продолжал:

– Ваш отец завладел островом, и ирландцы приветствовали его. Только Лондондерри и два других маленьких городка оказали сопротивление.

Я смотрела на него в ужасе.

– Что это значит? – спросила я.

– Что он будет собирать против нас своих сторонников.

Я почувствовала дурноту. Такие новости в такой момент! Знаменательно, что это известие пришло как раз в ту минуту, когда я в моем коронационном одеянии готовилась надеть корону отца.

– Что нам делать? – пробормотала я.

– Мы должны немедленно короноваться, – резко отвечал Уильям, – а потом мы подумаем.

Едва он вышел, как явился курьер с письмом для меня. Я чуть не потеряла сознание, узнав почерк моего отца.

Я взяла письмо, села и начала читать. Строчки прыгали у меня перед глазами. Я хотела сорвать с себя коронационные одежды, броситься на постель и зарыдать.

Он писал, что до сего времени, как отец, он находил оправдание моим поступкам и целиком приписывал мою роль в мятеже моему повиновению воле мужа, но коронация была в моей власти, и, если я надену корону, пока живы он и принц Уэльский, на меня ляжет проклятие разгневанного отца, а также и самого Бога, приказывающего нам почитать родителей.

Я перечла эти слова еще раз, а потом закрыла руками глаза, чтобы их не видеть.

Я не могла шевельнуться. Я могла только представить себе лицо моего отца, когда он писал эти слова.

Что мне было делать? Он был прав. Это было предательство. Если бы я короновалась, я думала бы все время об отце, так горячо любившем меня, которого я бы предала этим поступком.

Я сидела с письмом в руках. Уильям, наверно, услышал о том, что произошло, потому что он пришел ко мне. Он взял письмо у меня из рук. Прочитав его, он побледнел.

– Прислать это в такой момент! – сказал он. И тут же быстро добавил: – Пошли. Нельзя терять время.

– Вы прочли, что он пишет?

Уильям устало пожал плечами.

– Разумеется, он не хочет, чтобы коронация совершилась.

– Это справедливо… то что он пишет мне.

– Народ не хочет его, – сказал Уильям твердо. – Он им не нравится. Они предпочли нас.

– Я не могу…

– Сможете, – сказал он, взглянув на меня холодно.

– Я никогда не прощу себе… никогда.

Я закрыла лицо руками. Вероятно, он подумал, что я сейчас расплачусь, потому что он сказал резко:

– Возьмите себя в руки. Нас ждут. Вы не можете теперь отказаться. Вы дали мне слово. Народ ожидает вас.