Вереск и бархат - Медейрос Тереза

Пруденс не смогла сдержать мольбы в своем голосе.

— Вы — богатый человек. Я знаю, вы владеете большой частью Стратнейвера. Какую же ценность для вас могут представлять старые руины?

Мак-Кей не отрывал взгляда от огня.

— Духовную ценность. Тому виной моя сентиментальность. Женщина, которую я любил, когда-то жила там.

«И умерла там?» — хотелось добавить Пруденс. На какой-то миг ей показалось, что она произнесла эти слова вслух. Но когда Мак-Кей повернулся к ней лицом, в его глазах не было ни ярости, ни горького упрека, а только легкая грусть.

— Мне очень жаль, что я не могу удовлетворить вашего желания, моя дорогая. Но, видите ли, Данкерк не вполне принадлежит мне, чтобы я мог его продать. Я держу его по доверенности для другого человека.

Печальные звуки гобоя вплыли в комнату. Музыка была мрачной и, одновременно, необычайно сладостной, полной противоположностью непрекращающегося дождя за окном.

Пруденс встала.

— Простите меня, лаэрд Мак-Кей. Я не могу просить вас продать то, что никогда вам не принадлежало.

Присев в книксене, девушка выпрямилась и торопливо покинула библиотеку, оставив мужчину стоять перед очагом. Руки Мак-Кея дрожали, и он потянулся к спинке стула. В течение всех долгих лет со времени смерти Мишель, Киллиан Мак-Кей молил о прощении. Но, видимо, Бог посчитал уместным послать ему в утешение не дух сострадания, а ангела-мстителя с фиалковыми глазами и мелодичным голосом. Его узловатые пальцы впились в гладкую кожу обивки, и он склонил голову в безмолвной мольбе, прося у Господа не милосердия, но мужества.

Себастьян отвел назад руку с пистолетом и разбил рукояткой хрупкое стекло. Ловким движением он отомкнул задвижки и распахнул высокое двойное окно. Себастьян гибким движением перебросил свое тело через подоконник и оказался в ярко освещенном зале. Музыка перешла в нестройный гул и резко смолкла.

Пронзительный женский вскрик, заглушенный глубоким обмороком, не нарушил мертвого молчания собравшихся гостей, когда шесть безлицых громил проникли с улицы в зал.

— Оружие на пол, джентльмены, — крикнул Себастьян хриплым от простуды голосом.

На пол к его ногам упал только один пистолет, несколько тростей и зонтик. Голубовласая леди повисла на руках своего мужа.

— А теперь мы хотели бы получить более существенное пожертвование, — добавил Себастьян. — Все драгоценности, золото и деньги в мешки, пожалуйста. Прекрасно… О, просто замечательно, благодарю вас…

Торопливые, громкие шаги грабителей и звонкое позвякивание золотых монет, цепей, колец и карманных часов слышались в гнетущей тишине зала.

Его люди действовали быстро и ловко, так, как он их учил. Они безмолвно двигались от одной группы людей к другой, стараясь не встречаться глазами со своими жертвами.

Себастьяну потребовался один беглый взгляд, чтобы убедиться, что д'Артана среди присутствующих не было. Горькое разочарование подкатило к горлу.

Дразнящий аромат теплой выпечки коснулся его ноздрей. Себастьян старался не смотреть на серебряный поднос с пирожными. Живот его, казалось, прилип к спине. Рот наполнился вязкой слюной. Желудок заурчал. Но если он позволит себе съесть хоть одно пирожное, это закончится их жадным поглощением одного за одним до тех пор, пока поднос не опустеет. А он не хотел, чтобы эти высокомерные господа считали его голодным животным, каким он и был на самом деле, но об этом знал ограниченный круг людей.

Молодой человек с неопрятными волосами помедлил, прежде чем снять массивное золотое кольцо. Себастьян поднял пистолет на уровень его груди. Веснушчатый юноша рядом с ним подтолкнул своего товарища под локоть, призывая повиноваться, и сам бросил в мешок табакерку слоновой кости и увесистый кошелек, который упал на груду драгоценностей, позванивая золотом монет. Себастьян почувствовал странное удовлетворение и даже некоторое сочувствие к веснушчатому парню, заметив бессильную ярость в его карих глазах. Он искренне надеялся, что ему не придется застрелить никого из них до конца этой ночи.

Его взгляд снова метнулся к пирожным. Шесть месяцев назад он мог бы быть гостем на таком собрании, потягивать шампанское и, смакуя, откусывать маленькими кусочками сладкое, тающее во рту пирожное.

Лавина нежеланных воспоминаний, сминая, обрушилась на Себастьяна. Он вспомнил трепетное прикосновение кончиками пальцев к свежим, как розовые лепестки, губам Пруденс; жар ее дыхания; сладость ответного поцелуя. Но это было в другом мире и с другим мужчиной. С мужчиной, который был настолько глуп, что позволил паре предательских аметистовых глаз вскружить ему голову.