Проснись, моя любовь! - Шоун Робин

- Давай потанцуем.

Элейн изумленно распахнула глаза. Потанцуем? Прямо здесь на траве, без музыки и с ее искалеченной ногой?

- Я вижу лучик сомненья в глазах миледи. Похоже, она сомневается в своем сиятельном супруге. Чуть больше веры, жена.

Он схватил Элейн и закружил ее, очень громко напевая «Голубой Дунай». По крайней мере, Элейн показалось, что это «Голубой Дунай».

Она прикусила губы, пытаясь безуспешно сдержать смех. Ее прекрасный соблазнительный лорд был начисто лишен слуха.

- Ах, так миледи насмехается. - Он кружил ее, твердо удерживая, когда она могла оступиться. - Как я понимаю, ты не поклонница Иоганна Штрауса. Как жаль. Возможно, тебе придется по вкусу что-нибудь более современное.

Он кружил ее все быстрее и быстрее, его ноги попадали в ноты, которые он пропускал. У нее закружилась голова от смеха и движения - небо плыло голубым размазанным пятном, его голос звучал невероятной какофонией у нее в ушах, тяжелые волосы тянули голову назад, к сверкающему солнцу.

Резкое движение рассекло воздух. Чарльз с Элейн в руках летел вперед. Как раз перед падением, он успел развернуться.

Элейн приземлилась на твердые мускулы и на еще более твердые кости. Запыхавшись, она попыталась освободиться от связывающих ее рук. И ей это удалось. Но только она оказалась прижатой к земле, а Чарльз - на ней сверху.

Ее смех замер в задыхающемся вздохе. Чарльз приподнялся на локтях, его бедра расположились как раз напротив ее. Он нежно убрал прочь длинные пряди волос, упавшие ей на лицо.

Его дыхание смешалось - устойчивое воздействие жара и аромата: пряной горчицы, пикантного сыра, острого маринада, выдержанного вина, сладкого меда. Разметавшиеся волосы создали золотой ореол вокруг его головы. В уголках глаз были милые морщинки. Его морских синих глаз.

- Ты так прекрасна, - произнес Чарльз.

Представить только, что ее, Элейн, назвали прекрасной!

- Солнце расплавило твои волосы, словно отблески огня проникли в темноту ночи.

Его губы, словно грубый шелк, легко коснулись ее. Снова и снова.

- Не сопротивляйся мне. Никогда не сопротивляйся мне…

Его склоняющаяся голова заслонила солнце. Его губы были такими же горячими и влажными, какими она их помнила. Его язык по-прежнему обжигал.

Элейн закрыла глаза и приоткрыла рот.

Чарльз втянул воздух, ощущая добровольно раскрытые губы, чувствуя ее расслабленное тело. До этого она дала ему самый желанный день в его жизни, а сейчас - дарила то, что он искал весь прошедший год. Всю свою жизнь. Она дарила ему себя.

У нее был вкус их пикника - пряной горчицы и сладкого меда. Он ласкал эти губы с ликованием острой пронизывающей боли, слыша ее затрудненное дыхание, вкушая ее удовольствие. Он целовал так долго, навеки, желая гораздо большего, желая так много, что становилось страшно. Страшно оттого, что это только сон. Он боялся, что прежняя Морриган может вернуться, и он останется один на один со своим желанием.

Девушка протянула руки и обняла его за плечи. Прохладные пальцы скользнули вверх по его шее, зарылись в волосах. Поцелуй стал более настойчивым, более решительным. Его язык то проникал в ее рот, то выходил из него. Пальцы в его волосах сжались в кулак и потянули вниз, не слишком нежно, но и не причиняя боли. Она еще сильнее приникла к его губам.

Чарльз оторвался от нее и приподнял голову.

- Посмотри на меня, - прошептал он.

Морриган подняла глаза. Ее черные глаза, до этого казавшиеся ему пустыми темными дырами, теперь пылали страстью. Страстью к нему.

Чарльз рассмеялся тихо, торжествующе.

- Ты чувствуешь, дорогая, не так ли? Kama . Это так. Ты не будешь сражаться со мной, больше никогда не будешь. Ты - моя.

Сверкающие глаза замерцали. Страсть все еще на поверхности, но уже ускользает. Она сопротивлялась. Черт ее возьми. И его тоже. Он не допустит ошибку и не даст ей время снова передумать. Чарльз начисто забыл о своем намерении заставить Морриган умолять его. Все это было в его тантрических учениях. А он хотел ее страсти, хотел прямо сейчас.

Он приник к губам Морриган, обуреваемый собственной свирепостью и жаждой покорить ее. Она издала жалобный стон. Он немного ослабил давление, но отказался пощадить. Она - его. Он не позволит ей обманывать его, обманывать их. Вместе, навеки вместе - он и она. Как два лебедя.

Он расстегнул пуговицы на лифе ее платья.

- Не сопротивляйся, - прошептал он, наполовину умоляя, наполовину требуя.