Попутчицы любви - Доронина Анастасия

— Понимаете, я тридцать лет прожил и не знал, что отец-мать мне не родные. Ни разу, с самого детства, даже тени подозрения не мелькнуло! Любили они меня очень… А я — их. И тут такое. Мама перед смертью решила рассказать, что я им не родной. Зачем — не знаю. Может быть, суеверие какое, да и не слишком интересно в этих причинах копаться. Главное, что теперь я знаю: где-то на земле ходит женщина, моя мать, понимаете? Моя родная мать! Бросила меня она сразу при рождении, вот в этом вашем роддоме, отказ написала, ну а другая взяла и усыновила. Я не за тем ее хочу найти, чтобы в чем-то упрекнуть. Нет, детство у меня счастливое было. А просто хочу посмотреть на нее, просто узнать, кто она и как живет. Мать все-таки. Вдруг нуждается в чем. Помогите, в долгу не останусь! У вас здесь в архиве, я знаю, все данные есть…

— Не могу, нет, не могу не имею права, и не просите и не уговаривайте, — отнекивалась заведующая. — Это же подсудное дело, что вы, под монастырь меня хотите подвести?!

— Так не узнает же никто!

— Все равно! Да и вообще, как я это сделаю, вы подумали или нет? Как искать, кого искать, где искать? У нас таких случаев, как ваш, за пятьдесят лет существования родильного дома, знаете, сколько накопилось? И все они считаются секретными сведениями. Нет, не просите, помочь ничем не могу.

— Но я вас очень, очень прошу…

Аллу окликнули из окошечка регистратуры, и она так и не узнала, сумел ли незнакомец уговорить заведующую открыть тайну его рождения. Но слова начальницы о том, что «У нас таких случаев, как ваш, за пятьдесят лет существования роддома, знаете, сколько накопилось?», глубоко запали ей в память. Она еще не знала, какую выгоду можно было из них извлечь, но чувствовала, что здесь явно что-то кроется.

Неделю или две Алла все обдумывала, а потом, во время одного из ночных дежурств, решила покопаться в архиве. Ей понадобилось довольно много времени, чтобы разобраться в огромном количестве пожелтевших от времени страниц. Но в конце концов все эти торопливые, расплывающиеся, часто неразборчивые строчки рассказали ей любопытные вещи. Оказывается, один-единственный родильный дом каждый год делал счастливыми — в прямом смысле слова — несколько бездетных семей. «Отказные» дети, количество которых, увы, ежегодно росло, находили своих новых пап и мам здесь же. Приемным родителям, конечно, приходилось изрядно побегать по инстанциям и пооббивать пороги различных учреждений, собирая справки и другие документы, но результат того стоил: пищащий сверток покидал родильный дом на их руках… Информация об усыновлении тщательно зашифровывалась, скрывалась, перекочевывала из одной папки в другую, многие страницы вообще оказывались вырванными, но при наличии желания и усердия кое-что можно было разобрать. Главным образом, это касалось усыновлений, которые случились от пятнадцати до сорока лет назад. Более поздние истории архив не сохранил: законодательство поменялось, тайны усыновления стали оберегаться особенно тщательно, а главное, теперь они заносились в компьютер, доступа к которому Алла не имела.

Но, подумала Алла, при желании можно было извлечь выгоду и из того, что есть. Ведь случай, когда приемные родители признаются детям, что они им не родные, очень редки; историю мужчины, который приходил к ним в архив, можно было считать скорее исключением из правил. А если усыновители так озабочены сохранением тайны, то значит, готовы за это платить.

Но она не могла шантажировать людей напрямую, от своего имени, ведь это грозило бы увольнением со ставшей теперь такой нужной работы, а то и уголовным наказанием. Поэтому, когда Алла узнала, что из родной деревни в Москву перебирается двоюродная сестра Лиза, ликованию не было предела. Девушки встретились, и мошенница раскрыла карты. В том, что Лиза примет план, она, зная невысокий нравственный кодекс кузины, нисколько не сомневалась. Так и случилось. Обозленная на весь белый свет, Лиза мрачно сказала:

— Они все у меня попляшут. Все! Будут платить как миленькие. Мне не дали ребеночка родить, заставили сделать аборт, замуж не дали выйти — теперь пусть сами мучаются! Я им всем отомщу, москвичам сытым… Ненавижу!

А тут, кстати, случилось так, что удочеренная шестнадцать лет назад девочка, о которой Алла прочитала в архиве и с которой планировала «начать это дело», оказалась одного с Лизой возраста. И училась, как разузнала Алла, в лицее неподалеку. Лизе было поручено любой ценой поступить в тот же самый лицей и сойтись с Надей.