Плачь, влюбленный палач! - Володарская Ольга

Сделав пару крутых виражей, он лихо развернулся и красиво затормозил рядом с нами.

— Тухлый рисовщик, — буркнул себе под нос Блохин.

Антон приподнял одну бровь (ему, наверное, казалось, что так он вылитый Джеймс Бонд) и, обдав потенциальных соперников презрением, спросил у нас.

— Накатались уже?

— Ага.

— А я вот новый маршрут прокладываю

— Зачем?

— Трасс мало, всего пара. Одна для новичков, вторая для профи, так ведь некоторым долдонам одной прямой лыжни мало, они на крутые виражи прутся, — и он выразительно посмотрел на стоящего в груде лыжных обломков Леву. — Вот и попросили еще одну проложить. — Симаков сплюнул. — Ну, мне пора. Встретимся на дискотеке.

Он махнул ручкой, газанул. Забросав нас снежной трухой, пронесся по поляне, направляясь к единственному не затоптанному месту, примерился между деревьев и… С лету, на огромной скорости врезался во что-то, запорошенное снегом. Потом, вылетел из «седла», как в замедленной съемке, пропарил несколько метров, затем ухнул на снег и замер.

Я зажмурилась, Сонька завизжала, Зорин булькнул. Только Серега сориентировался мгновенно — бросился по сугробам к Симакову. Очухавшись, мы припустили за ним.

Антон был недвижим. Серега перевернул его, затряс. Голова Симакова поболталась туда-сюда и свесилась на бок.

— Умер! — резюмировал Серый.

— Жив, — перебила его Сонька. Она единственная догадалась пощупать сонную артерию.

— Надо скорую вызывать, — очень уместно влез Зорин.

— Правильно, вот ты и беги.

Зорин молча кивнул и побежал.

* * *

ЧЕЛОВЕК торжествовал. Все произошло именно так, как он планировал! Гладко, четко — идеальною. Как по нотам!

ЧЕЛОВЕК видел, как взвился «Буран», наткнувшись на невидимую преграду, видел, как Симакова буквально вышвырнуло из седла, видел, как он врезался всем телом в дерево, когда падал на снег… И все увиденное привело его в волнение.

ЧЕЛОВЕК чуть заметно (чтоб не увидели те, кто стоял с ним на лыжне) улыбнулся — план начал срабатывать. И первый пункт его уже приведен в исполнение.

5.

Мы понуро стояли у ворот, провожая взглядом удаляющуюся от турбазы карету «скорой помощи». К счастью, Симаков не разбился и не скончался от ран, пока врачи добирались до турбазы. Скажу больше, он почти не пострадал — то есть сломал каких-то пару ребер, заработал сотрясение мозга и расшиб лоб. Но это не помешало ему прикинуться умирающим бойцом — когда его завозили на носилках в машину, он так артистично охал и стонал, что вышиб у жалостливого Левы скупую слезу.

— Теперь и пожрать можно, — бодро пробасил Зорин и, обняв нас с Сонькой за плечи, поволок к столовой.

Ели молча. У всех было какое-то упадническое настроение. Хоть Антон и отделался лишь парой переломанных частей скелета, нам было как-то не по себе. Каждый думал о том, что уж если с таким матерым спортсменом, как Симаков, приключилась эдакая неприятность, то что говорить о нас, «канцелярских крысах». Попадаем, на фиг, под откос, а потом собирай нас по частям. А тут еще перед глазами, как живое предупреждение, маячил Блохин. Он и до падения с горы выглядел малость туповато, а теперь и вовсе казался идиотом, причем, контуженным.

— Давайте водяру трескать, — ни с того, ни сего ляпнула мало пьющая Ксюша.

— Давайте, — обрадовалась Сонька, хоть по дороге клялась не брать ни капли в рот.

— Вы начинайте без меня, — выпалила я неожиданно даже для самой себя. — А мне надо в одно место…

Все проводили меня недоуменным взглядом, на который я не среагировала. Мне было не до них — единственная мысль занимала мое воображение: а не случайно ли Антошка свалился с «Бурана». Уж очень подозрительным выглядело его падение. Ладно бы на вираже грохнулся, а то на ровном месте… Конечно, под снегом могла оказаться коряга или пень, об которую «споткнулся» снегоход… Конечно… Но ведь я слышала, как вчера кто-то угрожал Антону. Или не ему? Или не угрожал?

Вконец запутавшись в собственным обрывчатых, невнятных мыслях, я выбежала за ворота.

Путь до той самой поляны я преодолела за 10 минут. Хоть и проваливалась по дороге раз пять, обратно не повернула. Когда красные флажки, символизирующие развилку, замаячили перед глазами, я была мокрой до нитки.

То место, где Симаков начал прокладывать разнесчастную лыжню я нашла сразу. Ухнув по пояс в сугроб, побрела к той ели, у которой все и произошло. Снег перед ней был изрыт, истоптан и даже обагрен кровью, так что определить, где именно приземлился Антон, было делом плевым. Так же просто оказалось отыскать пятачок, на котором железный Симаковский конь показал норов. Обследовав его, то бишь изрыв руками, ногами иногда даже носом, я нашла то, что искала — корягу. Вернее даже не корягу, а деревянный брус. Был он гладкий, обтесанный, а местами и покрашенный. Лежал он аккурат поперек дороги, был очень старательно засыпан ветками, снегом и шишками, причем настолько старательно, что напрашивался явный вывод — его специально притащили (как мне показалось с заброшенной детской площадки, что неподалеку), положили, замаскировали под снежную дюну. Только зачем?