Мой ласковый и нежный мент - Мельникова Ирина

Людмила посмотрела на часы. Вероятно, Барсуков сейчас в компании Стаса и Антонины отмечает благополучное возвращение в строй своего боевого заместителя. Как бы ей хотелось оказаться сейчас в гостях у Тоньки, а не сидеть, пригорюнившись, в темноте у печной дверки и не ждать, когда послышится под окнами звук автомобильного мотора.

Она с досадой чертыхнулась про себя. Больше ей дела нет, как опять забивать голову мыслями об этом несносном милиционере, который и влюбиться-то как следует не умеет. С этой проклятой работой он о сыне лишь перед сном вспоминает, а что тогда говорить о ней, с которой он едва знаком, а сейчас окончательно прекратил все попытки познакомиться ближе. И она до сих пор не смогла понять, по какой такой причине он постоянно торопил события, – то ли в силу профессиональной наглости, то ли из-за чрезмерной занятости, боясь понапрасну растратить даже минуту свободного времени.

Печные угли подернулись пеплом, посерели. Язычки синего пламени присмирели, лишь иногда короткими всполохами напоминая, что рано еще задвигать печную вьюшку. Людмила встала, потянулась, включила свет и подошла к телефону. Тонькин номер долго не отвечал. Наконец трубку подняли. Ответил Стас, обрадовался ей и тут же отругал за то, что опять поспешила улизнуть домой, словно у нее там семеро по лавкам сидят.

– Стас, я очень рада, что ты уже дома. Как твоя рука?

– Не заговаривай мне зубы, – приказал Стас, – ты прекрасно знаешь, что моя рука в полном порядке, как и все остальное. Признавайся, зачем позвонила?

– Позови Тоню!

– Не позову! Ей сейчас не до разговоров. И мне, к слову, тоже. Ты забыла, сколько дней мы с ней не виделись?

– Ну, прости, если не вовремя!

– Тебе что, так срочно нужно с ней поговорить?

Людмила вздохнула:

– Да нет! Позвонила по привычке. Мы с ней перед сном обычно свои дела обсуждаем…

– Теперь я эту практику прекращу! А то иногда по часу набираешь номер, а линия все занята и занята. Выходит, это вы о делах трепитесь? А я, грешным делом, думал, что о мальчиках…

Людмила сердито фыркнула и бросила трубку. И зачем она только позвонила Антонине? Неужели не понятно, что после почти двухнедельного отсутствия Стаса ей будет чем заняться вечером помимо болтовни с подругой по телефону? Людмиле захотелось заплакать. Но зазвонил телефон, и теперь уже Тонька быстро зашептала в трубку:

– Дура, почему не осталась?! Ты бы видела, как расстроился Барсуков, даже Стас заметил. А я еще жару добавила, про Вадима и эту американку рассказала.

– Кто тебя просил? – рассердилась Людмила.

Но Тонька, не слушая, зачастила в трубку:

– У него сразу глаза повеселели, но и только. Тут же разговор на другое перевел. А поначалу, когда я сказала, что ты не захотела остаться, у него глаза точно больными стали. Загрустил начальник и тоже засобирался домой. Вот и пришлось его порадовать, сказать, что ты со своим женишком почти что распрощалась.

– Ну кто тебя просил, – повторила растерянно Людмила, – и с чего ты взяла, что мы с Вадимом распрощались?

– Плевать я хотела на твоего Вадима, – сообщила в трубку Антонина. – Я Барсукову стимул дала для продолжения знакомства. Хоть бы спасибо сказала, неблагодарная! Он-то уж точно не скажет, не того воспитания, так постарайся за двоих, поблагодари свою заботливую подругу.

– Тебя не благодарить надо, а отлупить, как сидорову козу! – вздохнула Людмила. – Вечно ты наперед батьки в пекло лезешь!

– Ладно, ладно, не сердись! Барсуков стопку всего и выпил и домой как на крыльях полетел, так что готовься, авось и к тебе залетит… – Она не успела договорить, Стас, видно, перехватил у нее трубку, и после короткой борьбы, слегка задыхаясь, Тонька прокричала в микрофон: – Чертов мент, не дает поговорить как следует, но ты учти, что я сказала, свет пока не выключай… – И трубка зачастила короткими гудками.

Людмила несколько секунд продолжала держать ее в руках, потом бросила на аппарат и подошла к старинному, еще бабушкиному комоду. Выдвинула один ящик, другой… Наконец нашла то, что искала. Кусок плотного синего шелка, из которого она уже года два как собиралась сшить себе платье. Потом встала на стул и достала со шкафа стопку пыльных журналов. И опомнилась лишь через два часа, когда полностью раскроила и даже частично сметала платье. Платье, в котором она пойдет на Новый год. И, возможно, это позволит ей быстрее понять, что же ей надо на самом деле.

Она отложила платье в сторону, потерла виски пальцами и зевнула. Через четверть часа она потушила свет, нырнула под одеяло и, уже засыпая, подумала: «Нет, ошиблась на этот раз дорогая подруга, не привлек Барсукова свет в моем окошке». Так она и заснула, не подозревая, что объект ее беспокойства едва отогрелся у печки после часового хождения под окнами. Ее окнами…

Барсуков стоял под стеной из черно-желтого и коричневого камня, падающей отвесно вниз на полтораста-двести метров до скального карниза, по которому узкой лентой пролегла дорога. Слева от дороги, поросшее кустами ольхи, тополя и калины, тянулось ложе реки, которая несла свои воды со скоростью никак не меньше скорости автомобиля. И зимой не замерзает река, и лишь ледяные забереги несколько сужают ее русло, отчего водный поток кажется еще злее и яростнее. Вода в этом потоке даже летом не голубая, не зеленая, а белая. Ее сперва заперли в узкой горловине ущелья, а потом свили в тысячи жгутов, и эти жгуты захватили в себя вспененный воздух и побелели от бешеной скачки с порога на порог. Река грохотала так, что заглушала рев мощных грузовиков и лесовозов, с надрывом взбиравшихся на перевал.

Денис подошел к краю обрыва и посмотрел на кипящую далеко внизу воду. Какая рыба выдержит гонку возмущенного потока? Даже отчаянный хариус вряд ли сумеет преодолеть без потерь этот непрерывный, почти трехкилометровый водопад…

Поеживаясь от холодного ветра и пронизывающей насквозь сырости, он вновь вернулся в машину. Сергей попытался начать разговор, но начальник не ответил, и водитель замолчал. За два часа пути подполковник вымолвил едва ли с десяток слов, и Сергей изнывал от невозможности скрасить долгую дорогу интересным разговором. Он уже заметил, что Барсуков на этот раз не по обыкновению молчалив и задумчив, и объяснил это тем, что суровому начальству тоже совсем не хочется заниматься служебными делами за несколько часов до наступления нового года.

Стены ущелья тем временем сделались ниже, разошлись в ширину. Еще несколько минут езды, и они оказались на краю широкой замкнутой долины по другую сторону высокого горного хребта.

Прямо перед ними раскинулось небольшое село, вернее, деревня с кривыми улочками, тихими дымками, гомоном ребятишек, столпившихся неподалеку от Дома культуры.