Мой ласковый и нежный мент - Мельникова Ирина

– Такая ты красавица сегодня, Людмила Алексеевна, а домой без провожатого уходишь. Али все мужики враз ослепли, ежели такую бабу не заметили?

Тетке Ульяне, скучавшей в одиночку и в стороне от всеобщего веселья, страсть как хотелось поболтать, но Людмила разговора не поддержала, тихо и быстро оделась, попрощалась и направилась к выходу, провожаемая взглядом любопытной гардеробщицы.

Новогодняя ночь встретила ее резкими порывами ветра и почти кромешной темнотой, едва раздвигаемой светом единственного фонаря на фронтоне Дворца культуры. Она медленно сошла по ступеням вниз и тут же, испуганно вскрикнув, отпрянула в сторону. Из темноты вынырнула высокая мужская фигура, и знакомый, слегка простуженный голос произнес:

– Слава богу, вы еще не ушли, а то я боялся не выполнить приказ Антонины Сергеевны проводить вас до дому.

– Так уж и боялись. – Она попробовала изобразить усмешку, но голос прозвучал слишком жалобно, а теплая, несмотря на мороз, мужская рука накрыла ее ладонь, и она потянулась к нему, совершенно забыв о том, что несколько минут назад готова была разорвать этого человека на части.

– Осторожнее! – Барсуков придержал ее за локоть. – Куда вы торопитесь? – И предложил: – Давайте не спеша прогуляемся. – Он искоса посмотрел на Людмилу. – Но, если хотите, я могу вызвать машину.

– Не надо, – едва слышно прошептала она и тут же почувствовала, что Барсуков уже более основательно взял ее под руку, отчего она еще плотнее прижалась к нему. Так они и пошли по улице, прильнув друг к другу, впервые не стесняясь кого-либо, и в первую очередь самих себя.

Кружившая возле ног поземка притихла так же внезапно, как и началась. Медленно они миновали центральную, более-менее сносно освещенную улицу, но уже на соседней их окутала кромешная тьма, которую изредка пробивали желтоватые пятна света из окон, где вовсю шло новогоднее веселье.

Низкие темные тучи сыпанули на них снежком, из-за забора гавкнула собака, лениво, больше для порядка, ее поддержала другая, но тут же смолкла и, загремев цепью, полезла в конуру погрызть большую кость – щедрый подарок с праздничного хозяйского стола.

По-прежнему молча они продолжали идти вдоль улицы, и Людмиле казалось, что мужские пальцы, горячие и жесткие, прожигают ее насквозь, и, минуя один темный переулок за другим, она с отчаянием думала о том, что они прошли уже добрую половину пути и мало того что обменялись лишь десятком слов, но до сих пор Барсуков не предпринял ни единой попытки, чтобы показать ей свое особое расположение. И раньше бывало, что ее провожали до дому, и раньше кавалеры пытались выбирать более темные закоулки или более длинный путь до ее калитки, но провожания так на том и заканчивались, до объятий и тем паче поцелуев дело никогда не доходило. И не потому, что она не вызывала у парней определенных чувств или желаний, скорее, наоборот, вызывала и чувства, и желания, но держала себя слишком холодно и равнодушно, разбивая в пух и прах сокровенные мечты даже самых пылких и оттого крайне смелых кавалеров…

Дорога пошла под уклон. Барсуков опередил Людмилу на шаг. Продолжая придерживать ее за локоть, он принялся медленно спускаться вниз. И занятая мыслью о том, как не поскользнуться и не сбить с ног своего провожатого, Людмила совсем забыла о коварной ловушке, слегка присыпанной недавно выпавшим снегом. В дневное время она обходила этот переулок стороной: того гляди собьет с ног ребятня, летящая с ледяной, хорошо раскатанной горки на санках и кусках фанеры. Вспомнив про опасность, она судорожно схватила Барсукова за рукав, потянула в сторону, но подполковник уже ступил на лед, нелепо взмахнул руками и, охнув от неожиданности, покатился вниз, увлекая за собой Людмилу.

– Осторожнее! – только и успела она крикнуть и уже в следующее мгновение приземлилась рядом с ним. Больно ушибла локоть и зашипела от боли.

– Что с вами? – Барсуков первым поднялся на ноги и подал ей руку.

– Шапка. – Она потрогала рукой голову. – Шапку потеряла…

– Да вот же она! – улыбнулся Денис. – Под вашей… э-э-э… – Замялся, подыскивая слово, и, найдя выход, обрадовался. – Вы на ней сидите.

Людмила в сердцах слишком резко выдернула из-под себя шапку, нахлобучила ее на голову. Барсуков присел рядом с ней на корточки и принялся заботливо отряхивать снег с ее шубы.

– Не надо! – прошептала Людмила и взяла его за руку. – Помогите мне подняться.

Барсуков подхватил ее под локоть, она закусила губу: руку она зашибла основательно, но на ноги поднялась достаточно ловко и, что ей больно, виду не показала.

– Подождите, – попросил Барсуков внезапно и приблизился к ней вплотную. – Кажется, у вас сережка расстегнулась. Того гляди потеряется…

Людмила испуганно поднесла руку к уху: сережки были последним подарком отца, надевала она их только по особым случаям, потому что слишком боялась потерять.

Дотронувшись пальцами до замочка, она с недоумением посмотрела на Барсукова:

– Застегнуто!

– Не эта… Другая…

Его лицо приблизилось почти вплотную, и Людмила заметила, как сузились вдруг его глаза, встретившись с ее взглядом. Мужские пальцы осторожно коснулись мочки ее уха, слегка потянули за нее, поколдовали над ней какое-то мгновение, но боли не причинили. Но она не успела удивиться неожиданной ловкости милиционера, потому что ощутила на своей щеке слегка затрудненное дыхание, словно ее попутчик только что взбежал на крутую гору.

– Готово! – сказал Денис едва слышно, и тут же горячие губы нашли ее рот, язык настойчиво раздвинул зубы, и она, задохнувшись от непривычной для нее, подступившей к самому горлу нежности к этому большому и сильному человеку, обхватила его голову руками и почувствовала, как земля уходит из-под ног от непередаваемого вкуса желанного и долгожданного поцелуя.

Но, похоже, земля действительно ушла у них из-под ног, потому что уже в следующую секунду, не разжимая объятий, они опять покатились кубарем вниз. Причем сверху сначала оказалась она, потом Барсуков исхитрился и на последнем, самом крутом участке косогора встал на колени, обхватил Людмилу за талию и вновь попытался подняться. Но детвора знала свое дело и раскатала горку как следует: Барсуков опять не удержал равновесия и упал теперь на бок, самым неловким образом подмяв Людмилу под себя. Правая рука у нее оказалась под спиной, левой она попыталась оттолкнуться от утрамбованного множеством детских ног снега, но мужская ладонь проникла ей под шубу, легла на грудь, и Людмила лишь глубоко вздохнула, вмиг позабыв и про неловко подвернутую руку, и про то, что лежит навзничь чуть ли не посреди улицы под мужчиной и почему-то нисколечко не боится, что кто-то из односельчан обнаружит их в этой не слишком целомудренной позе.