Формула одиночества - Мельникова Ирина

Матюхин поднялся из-за стола и подал ей руку.

– Спасибо, Марина Аркадьевна! Я надеюсь, что вместе мы сможем раскрыть это преступление и вернуть экспонаты в музей.

Марина горько усмехнулась:

– А потом их растащат по запасникам других музеев? И где гарантия, что не найдутся ушлые людишки и не сплавят их коллекционерам? Если это возможно в Эрмитаже, что тогда говорить о провинциальных музеях?

– Марина Аркадьевна, – Матюхин переложил бумажки на своем столе и в упор посмотрел на нее, – ничего не могу обещать, но я постараюсь разобраться в этом деле со всей тщательностью, на какую способен. Сегодня приезжает корреспондент «Комсомольской правды» Иван Корнеев. Мы знакомы с ним еще с Москвы. Он уже мне звонил. Хорошо бы вам найти общий язык. Он очень заинтересовался этой проблемой. И потрясен смертью вашего отца. Ведь неделю назад Иван договаривался с ним о встрече.

– Я постараюсь, – улыбнулась Марина. – Может, что-то и получится, если к этой проблеме подключится «Комсомолка». Похоже, там работают настырные ребята.

– Настырные, – усмехнулся Матюхин, – но не более, чем у нас в прокуратуре.

– Виктор Алексеевич, – посмотрела она на следователя, – что вы скажете об Олеге Субботине? Какие структуры он представляет?

Матюхин поморщился:

– Он из ФСБ. Осторожнее с ним! Полномочий у него пока никаких, но он очень ловко сует везде свой нос.

– Ох, не любите вы госбезопасность, – не удержалась и съязвила Марина. – А ведь, кажется, общее дело делаете.

– Ведомственные трения, Марина Аркадьевна, ведомственные трения... – развел руками Матюхин. – Только нам и своих чекистов хватает, а тут еще питерский на голову свалился. Им бы со своим Эрмитажем разобраться, да...

В дверь постучали, и Матюхин замолчал, не закончив фразу.

– Войдите, – сказал он строго.

Дверь приоткрылась, и в комнату ввалился парень лет двадцати пяти, в бейсболке, спортивной куртке и в черных джинсах. Был он высок ростом, широкоплеч и черноволос. На плече у него висела дорожная сумка, а на груди – фотоаппарат с широким объективом, очень похожий на тот, что имелся у Арсена. Сердце у Марины сжалось. Сколько еще она будет вспоминать его? И вздохнула. Даже тяжелейшие испытания, что выпали на ее долю, не способны вытравить из сердца этого человека. Но время лечит, правда, оно тоже бывает иногда бессильно перед неисцелимой болезнью под названием «Любовь».

Она решительно тряхнула головой, стараясь изгнать из памяти лицо Арсена, его взгляд. Тот самый, прощальный, из бустера вертолета. Он поднял руку, губы его шевелились. Он что-то кричал, но гул моторов и стекло заглушили его слова. Но она все же прочитала по губам: «Я люблю тебя!»... Люблю... Она горько усмехнулась про себя. Как легко он произносил это слово и как тяжело теперь расставаться с иллюзиями...

– Витек! – радостно прокричал парень и отвлек ее от горестных размышлений. – Сколько лет, сколько зим?

– Иван! – не менее радостно воскликнул Матюхин и шагнул навстречу молодому человеку.

Они обнялись, а затем принялись хлопать друг друга по спине и плечам и восклицать:

– Ай, молодец, что приехал!

– А ты, смотрю, растолстел на государевой службе!

– А ты вымахал, точно пожарная каланча!

– Ничего, зато далеко вижу...

За бурными восторгами следователь абсолютно забыл, что Марина до сих пор находится в комнате.

– Виктор Алексеевич, вы позволите мне покинуть вас? – Марина наконец решилась напомнить о себе.

– Извините, ради бога. – Матюхин прижал руку к груди и смущенно улыбнулся. – Разрешите вам представить Ивана Корнеева, спецкора «Комсомолки», – и посмотрел на своего улыбающегося приятеля. – А это Марина Аркадьевна, доктор исторических наук, профессор, а еще дочь Аркадия Сергеевича Бартеньева. Она помогает нам в расследовании убийства своего отца и ограбления музея.

– Я уже понял. – Иван перестал улыбаться и серьезно посмотрел на нее. Глаза у него были карими, почти черными, с длинными, по-девичьи пушистыми ресницами.

«Славный мальчик, – подумала Марина. – Сразу видно, из хорошей семьи!»

А вслух сказала:

– Рада с вами познакомиться, Иван. Надеюсь, мы найдем с вами общий язык.

– Взаимно, – кивнул Иван и посмотрел на Митюхина. – Мне бы где-то вещи оставить?

– Пойдемте, я вас устрою в гостевом флигеле, – сказала Марина. – Он находится здесь же, на территории усадьбы.

– Отлично! – воскликнул Иван, потер руки и покосился на Митюхина. – Надеюсь, Витек, ты не слишком достал Марину Аркадьевну своими расспросами?

Тот молча развел руками, а Иван снова устремил свой веселый взор на Марину.

– Как насчет чашечки кофе? Можно где-нибудь сообразить? А потом хорошо бы прогуляться по усадьбе и по музею. Вы бы мне порассказывали, а я бы вам позадавал вопросы. Идет?

– Идет! – улыбнулась в ответ Марина. Журналист определенно ей понравился. И она уже чувствовала, что с ним ей будет легко и свободно.

– Пойдемте, – предложила Марина и направилась к двери.

Иван перевернул бейсболку козырьком назад, отчего принял и вовсе удалой вид, и устремился следом за ней. Марина не видела, как при этом он округлил глаза и многозначительно кивнул в ее сторону. На что Матюхин молча показал ему кулак.

– Предок мой, граф Петр Бартеньев, был очень богат. Его жене Прасковье Ивановне Бартеньевой, урожденной Салтыковой, в свое время досталось в наследство состояние обоих графов Салтыковых. Она была старшей дочерью генерал-фельдмаршала Ивана Петровича Салтыкова и одной из двенадцати фрейлин Екатерины Великой. А состояние у Салтыковых было настолько велико, что один из братьев содержал в 1812 году целый полк, а у другого в Москве и в Санкт-Петербурге имелось более десятка домов, в которых он жил один, переезжая из особняка в особняк. Прасковья Ивановна Бартеньева нередко приглашала в свой дом известных итальянских певцов и сама с ними частенько певала, обрядившись в античные одежды. Оба, и муж и жена, были известными театралами. Именно они создали первый в округе домашний театр, в котором играли не только крепостные актеры, но и сами хозяева, и их гости. Вы видите, театр сохранился до сих пор. В былые времена, я имею в виду советскую власть, – пояснила Марина, – здесь выступали известные певцы и музыканты, проводился музыкальный этнографический фестиваль, литературные чтения, но в девяностых годах все это постепенно сошло на нет, потому что перестали выделять деньги на просветительские программы, а спонсоров тоже не всегда получается найти. Да и какие спонсоры в наших краях!

– Я понимаю, – сказал Иван. – Все красиво рассуждают о национальной идее, кучу национальных проектов напридумывали. А национальная идея вот здесь! Среди этих лесов, холмов, березовых рощ и полянок с «куриной слепотой». Вот это надо беречь! – Он сердито топнул ногой. – То, что хранится здесь. То, что остается и хранится в нашей душе вечно. Но все, что не стерло время, способна стереть серо-зеленая бумажка с мордами чужих нам президентов. Поэтому я не верю в красивые слова! И поэтому я здесь, а не там, где эти морды вырубают еще и в камне.