Формула одиночества - Мельникова Ирина

Это приятно удивило Марину, но она понимала, что жизнь ее односельчан по-прежнему во многом зависит не от собственных подворий, а от музея. В девяностых отец под предлогом возрождения усадьбы в полном объеме построил мельницу, закупил ульи и пчелиные семьи, восстановил маслобойку и сыроварню. То есть, по словам мачехи, занялся предпринимательской деятельностью. Это позволило не только улучшить финансовое положение музея, но и дать работу многим сельчанам, оказавшимся за чертой бедности в период гайдаровских реформ.

Именно за это невесть откуда взявшееся умение крутиться отец чуть было не угодил в тюрьму. По старой советской привычке в его действиях нашли криминал. Якобы он отмывал часть денег, принадлежавших местным бандитам. Этого добра шлялось вокруг хоть пруд пруди. Конечно, Марина догадывалась, что отец отстегивал энную сумму типам, которые обеспечивали музею «крышу». Но это прегрешение было единственным. Все деньги, что удавалось заработать на дополнительных промыслах, отец, не надеясь на федеральную поддержку, направлял на развитие музея и на зарплату служащим.

После комплексной ревизии отца только пожурили, а позже даже вынесли благодарность за «творческий подход» к делу. Но Марина догадывалась, что здесь не обошлось без местных чиновников. Наверняка им дали на лапу. Нет, отец как раз был на это не способен. Но рядом с ним находилась Ольга Борисовна, а она умела не только сразить любого мужчину своей красотой, но и решить проблемы так, что никому не было обидно.

Имя мачехи всякий раз вызывало у Марины изжогу. Конечно, она не знала в деталях, как развивались события. Отец во время их редких встреч не слишком откровенничал. А Марина не настаивала на его откровениях, потому что знала: непременно всплывет имя мачехи. Она, похоже, затмила свет в окошке ее бедному отцу: об Ольге Борисовне – хорошо или ничего. Аркадий Сергеевич неизменно придерживался этого принципа. И даже в том случае, когда мачеха чуть ли не в открытую изменила ему с одним иностранцем, представителем ЮНЕСКО, который как-то побывал в Ясенках, отец простил ей и эту «шалость».

Аркадий Сергеевич никогда не был мягким и покладистым, но в случае с мачехой он вел себя как теленок. Марине не хотелось думать, что это было связано с возрастом, но сам собой напрашивался вывод, что «бес в ребро» одновременно засел и в голове ее папочки, никогда не слывшего бабником и прежде знавшего только работу и свой музей.

После смерти мамы он поначалу замкнулся в себе. Вокруг него всегда было много женщин: работниц музея, коллег по университету, студенток, аспиранток... Высокий красивый мужчина с пышной гривой рано поседевших волос, он нравился многим, а две студентки даже подрались за право сдавать ему зачет последней. Предполагалось, что после трудного дня профессор станет сговорчивее и клюнет на пышные формы той или иной соискательницы его внимания. Аркадий Сергеевич страшно рассердился, узнав о драке, вернее, об истинной ее причине. Студенток чуть было не отчислили за неэтичное поведение, но за них заступился декан факультета...

Ольга Борисовна появилась на горизонте уже после этого инцидента. Она была скромной, внимательной, вежливой аспиранткой. С готовностью бросалась выполнять любую просьбу отца. И хотя звезд с неба не хватала, зато обладала терпением и выдержкой. Известно, что при осаде города частенько побеждает не тот, кто бросается очертя голову на крепостные стены, а тот, кто терпеливо выжидает под ними, пока защитники не начнут загибаться от голода.

Юная аспирантка дождалась. Однажды Аркадий Сергеевич не вышел из своей спальни в раз и навсегда заведенное им время. Требовалось подписать какие-то документы, и бухгалтер музея позвонила ему домой. Трубку подняла Марина. Удивившись столь странному поведению отца, она постучала в дверь его спальни. Ей открыла аспирантка. Она была в отцовской рубахе.

– Милочка, – полные губы ее скривились в презрительной улыбке, – Аркадий Сергеевич еще спит. Он очень устал за ночь, – и захлопнула дверь.

Часа через два отец появился в столовой. Марина ожидала увидеть его виноватым, потерянным, кающимся, но он выглядел так, словно ничего не случилось. А когда Марина потребовала объяснений, резко оборвал ее, даже прикрикнул, приказав не вмешиваться в дела взрослых. Вечером Ольга перевезла вещи в их флигель, через месяц она официально стала женой отца. И покатилось...

За спиной неожиданно просигналил автомобиль. Марина вздрогнула и остановилась. Ее обогнала новенькая «девятка». Из окна высунулся следователь Матюхин и помахал ей рукой. И только тут она поняла, что подошла к воротам усадьбы. Они распахнулись, пропуская автомобиль, который притормозил возле административного корпуса. Марина же прошла сквозь боковую калитку и направилась к флигелю, в котором провела детство и юность. Ей очень хотелось побывать в кабинете отца, но он был опечатан. Еще одна комната, в которую ей не терпелось заглянуть, спальня мачехи, была заперта на замок.

Отца должны были привезти из морга через час, но возле крыльца уже стояла прислоненная к перилам крышка гроба. Какие-то люди суетились в доме, Марина заметила это сквозь раскрытое окно. Она знала, что подготовкой похорон и поминального обеда занимаются сотрудники музея. Ее, видно сговорившись, не тревожили, но и Марина никому не мешала, справедливо полагая, что пожилым людям виднее, как подготовить и провести печальную церемонию.

Она замешкалась возле крыльца, не решаясь войти во флигель. И тут ее окликнул Олег. Он подошел абсолютно бесшумно, и Марина вздрогнула, когда кто-то назвал ее по имени и положил руку на плечо.

– Не пугайтесь, это я, – лицо у него было серьезным, а взгляд пристальным. – Как ваши дела? Поговорили с Ольгой Борисовной?

– Мои дела – это мои дела, а у Ольги Борисовны свои делишки, – вздохнула Марина и подозрительно посмотрела на Олега. – Вы следили за мной?

– Боже упаси! – выставил он ладонь. – Вон с того крыльца, – он кивнул на музейный корпус, – село видно как на ладони.

– Что вам нужно? – спросила Марина.

– Хотелось бы поговорить, – сказал Олег, не сводя с нее взгляда, – но так, чтобы нам никто не мешал. Можно тут где-нибудь уединиться?

– Меня уже допрашивали сегодня, – нахмурилась Марина. – Я рассказала следователю прокуратуры все, что знаю.

– Это не допрос, – одними губами улыбнулся Олег, но глаза его по-прежнему смотрели холодно. – Этот разговор в ваших интересах.

– Что вы знаете о моих интересах? – горько усмехнулась Марина. – Я желаю одного: отстоять музей. Остальное меня не касается. Если Ольге Борисовне хочется поскорее смыться отсюда, скатертью дорога. Я искренне этому обрадуюсь.