Американская звезда - Коллинз Джеки

– Я не спал. Я слишком голодный для этого, – процедил Ник сквозь зубы, злясь на отца и не зная, что сказать. Чего бы ему хотелось, так ото голову отвернуть дураку-обманщику.

– Об этом не волнуйся, – ответил жизнерадостно Примо, словно все было в порядке, – Арета Мэй замечательно готовит. – Он хлопнул сына по плечу: – Пойдем, я тебя познакомлю.

Ник неохотно зашагал за отцом в трейлер, а негритята потянулись сзади.

Внутри была невероятная теснотища и беспорядок, все было свалено в кучу: одежда, старые газеты и журналы, какие-то лохмотья, веревки, прочий хлам. В одном углу стояла неубранная постель, на полу валялись два засаленных спальных мешка. Арета Мэй деловито жарила на керосинке ветчину и картошку на грязном жире от бекона. Это была тощая черная женщина с курчавыми волосами, крашенными в рыжий цвет,

и усталым взглядом.

– Садись, мальчик, – бросила она Нику через плечо, – ты, наверное, очень есть хочешь. – Он втиснулся между стеной и шатким колченогим столом с грязными тарелками и сел на покрытую пластиком скамейку.

Арета Мэй поставила перед ним полную тарелку, отодвинув грязную посуду в сторону.

– Ешь, – скомандовала она.

Примо хихикнул – вот это по-домашнему, значит, все в порядке.

– Я знал, что вы поладите.

– Закройся, – сказала Арета Мэй. – Мы потом поговорим, кто с кем поладит. Не думай, что ты сам уже въехал сюда насовсем.

На Ника ее решительность произвела впечатление, но он побаивался, что сейчас отец ей врежет.

Однако Примо не врезал. Примо засмеялся густым утробным смехом:

– Ишь, строптивая шлюшка. Но мне нравится, когда женщины такие. Ты не переменилась.

Арета Мэй бросила на него суровый взгляд.

– И не смей выражаться при моих ребятах, – сказала она, показав на двух безмолвных мальчиков у двери.

– Только послушайте ее, – сказал Примо, почесывая живот, – помнится, ты сама так выражалась.

– Тогда было другое дело, – ответила чопорно Арета Мэй, – и было другое время.

Примо засмеялся и ущипнул ее за ляжку.

– Уж точно другое.

Она ударила его по руке, чтобы отстал, и повернулась к Нику, с волчьим аппетитом пожиравшего сальную, но восхитительно вкусную еду.

– Что рассказывал обо мне твой старик? – спросила она. – Он говорил, что мы женаты? Он тебе рассказал, что сбежал от меня, когда я была беременна? Он тебе говорил, что у тебя есть сводная сестра, которую он сам никогда и в глаза не видел и я одна ее поднимала?

Ник перестал жевать. Сестра? Это что еще за дерьмовские штучки?

– Я не знал, – захныкал Примо. – Ты же меня сама выставила. Я не знал, что ты беременна.

– Врешь, – отрезала она. – Ты и сбежал потому, что у меня ребенок был в животе, – она со злостью взглянула на него. – А что ты сделал потом? Другую подцепил и все равно попался. Дерьмо ты поросячье.

Примо обнял ее и стал ласково оглаживать тощее тело.

– Ну, ладно, сладкая моя, я же вернулся, – заворковал он, – ты ведь всегда знала, что я к тебе вернусь, правда?

Арета Мэй сердито хмыкнула. Но не так, чтобы очень сердито. И вроде уже не возражала, чтобы неуклюжие руки Примо делали свое дело.

Ник вспомнил свою работящую мать, которая теперь лежит в могиле, и его чуть не стошнило от жирной еды. Он ненавидел отца. Он ненавидел все это вонючее место.

Он резко встал:

– А где эта сестра?

– Она сейчас уехала, – быстро ответила Арета Мэй, – она у родственников в Канзас-Сити.

– Значит, я дочку сделал, – радовался Примо, – я всегда хотел, чтобы получилась девочка.

– Ну, ты ее и получил, – ответила Арета Мэй. – О да, сэр, ты ее действительно получил.

Через несколько дней, переночевав раза два в единственном босвеллском мотеле, они переехали к Арете Мэй. Но места в трейлере всем не хватало, и Примо договорился с соседями, что займет их кишащий крысами вагончик без колес, который те использовали как кладовку. В окошках вместо стекол был вставлен картон.

– Сойдет, а ребятам будет где спать, – сказал Примо Арете Мэй, – только надо там почистить.

И Ник три дня выбрасывал всякий хлам, выживал крыс, тараканов и пауков. Харлан и его младший братишка Льюк помогали.

Это были нервные ребята, до ужаса боявшиеся матери и ее ядовитого языка.

Каждый день мальчики ходили в школу и вставали в шесть утра. Вскоре после них уходила на работу Арета Мэй, она служила горничной в одной богатой босвеллской семье. И Примо большую часть времени был предоставлен сам себе. Хотя он пообещал Арете Мэй, что сразу же начнет подыскивать работу, у него и в мыслях того не было. В тот самый момент, как за ней закрывалась дверь, он усаживался перед маленьким черно-белым портативным телевизором со своими обычными шестью банками пива. Для Примо ничего не изменилось. Он знал, что для него самое главное, и своим принципам не изменял.