Семейный стриптиз - Голдсмит Оливия

Во встрече с Фрэнком, собственно, необходимости не было; просто Мишель казалось, что последнее свидание поставит точку в этой печальной главе ее жизни, а иначе останется ощущение незавершенности. Теперь, когда на­стало время пускаться в самостоятельное плавание, она ре­шила попрощаться с прежней жизнью. Четырнадцать лет как-никак не шутка. Думать о них (по примеру многих об­манутых жен) как о «загубленных лучших годах» Мишель не желала, но и отмахнуться от них было бы несправедли­во. Даже по отношению к Фрэнку. Одним словом, Ми­шель решилась на свидание.

Тюремная реальность оказалась еще страшнее, чем в ее воображении. Мишель заставили пройти через детектор, обыскали и повели по бесконечному, как ей от ужаса пока­залось, коридору со стенами мерзкого грязно-зеленого цвета и мощными даже на вид железными дверями. При мысли о ее Фрэнке в этом жутком месте Мишель затошни­ло. Мертвую тюремную тишину нарушал лишь звон клю­чей на связке охранника, пока к этому леденящему душу звуку не присоединился скрежет одной из дверей-близне­цов. Страж впустил Мишель в комнату для свиданий, где за массивным столом уже дожидался Фрэнк.

Он выглядел таким маленьким и… жалким! Серая тю­ремная роба – штаны и рубашка, сидевшие на нем меш­ком, – делала его похожим на дворника или слесаря. Лицо казалось пепельно-серым в сравнении с угольно-черными волосами. Но больше всего Мишель поразил не цвет, а вы­ражение его лица – угрюмо-бесстрастное, замкнутое. Ка­менное.

– Ты этого хотела? – спросил Фрэнк, как только Ми­шель устроилась за столом напротив него.

– Нет, Фрэнк. Я этого не хотела.

– Даже в страшном сне мне не могло привидеться, что из всех людей на земле меня предашь именно ты, Мишель!

Она думала, что готова к любому повороту разговора, но Фрэнку удалось с первой же минуты вывести ее из себя. Он гнул все ту же линию, цеплялся за годами отшлифован­ный фокус, пытаясь перевернуть все с ног на голову: Ми­шель – кукла безмозглая, а он – – мудрец; верно только то, что делает он, а остальное не стоит и выеденного яйца.

Чему удивляешься, дорогая? Он всегда был таким, просто ты не замечала. Что ж, в эту игру можно сыграть и вдвоем.

– Ты не оставил мне выбора. Ты мне угрожал. Не нужно было мне угрожать, Фрэнк. Я всегда считала, что каждый из нас превыше всего ставит интересы другого, затем детей, а уж потом думает о себе. Мне очень жаль, что это оказалось заблуждением. К счастью, я вовремя поняла, что теперь мне придется заботиться о детях за двоих. Я не могла позволить, чтобы за решетку упрятали не только их отца, но и мать.

– Я никогда тебе не угрожал!

– Само собой. И не бил никогда. – Мишель достала из сумочки кассету. – Хочешь, прокручу? Это запись всего того, что ты наговорил мне в кафе.

– Убери! – прошипел Фрэнк. – Тут кругом видеока­меры.

– Ладно. Итак, на чем мы остановились? На мне дети, которым я сейчас нужна больше, чем когда-либо. Они столько выстрадали, что, боюсь, еще не скоро оправятся. Мы отсюда уедем – из города, из округа, куда-нибудь по­дальше. Хватит с нас полиции, газетчиков и всего прочего. Мы начнем все заново, но без тебя. Ты разрушил все собственными руками, Фрэнк. Хоть это-то ты понимаешь?

– Ты забываешь обо мне! По-твоему, моя жизнь не разрушена?

– Ты сам сделал выбор.

– Нет. Ты его сделала за меня. Ты упекла меня за ре­шетку!

Фрэнк понизил голос до шепота, но в нем клокотала та же ярость, что выплескивалась из черной глубины глаз. Дай ему сейчас волю – убил бы наверняка. Но Мишель не испугалась. Отделенная метровой ширины столом, под присмотром молчаливого охранника, она чувствовала себя в безопасности.

– Не могу поверить, что ты меня сдала. Не могу пове­рить!

– В этом ты, пожалуй, искренен, Фрэнк. Мысль о рас­плате не приходила тебе в голову. А напрасно. Уж слишком ты уверовал в свою безнаказанность… – Мишель обвела взглядом унылое помещение с решетками на окнах и не­прозрачными стеклами, сквозь которые даже неба не было видно. – Так не бывает, Фрэнк. За преступления прихо­дится платить.

– То, что натворила ты, могла сделать только полная дура!

Эту песню Мишель выучила наизусть и не желала ее больше слышать.

– Вот оно, наконец-то! – выкрикнула она, не обращая внимания на предостерегающий жест охранника. – Вечно одно и то же. Мишель тупая, Мишель дура. Тебе почти уда­лось меня убедить. Почти. Да будет тебе известно, что «дура Мишель» открыла собственное дело. «Дура Мишель» увезет детей в другой город и устроит в хорошую школу. И не кто иной, как «дура Мишель», будет растить их и за­щищать, не надеясь больше на их папочку, который ока­зался местным наркобароном и получил по заслугам. – Она задохнулась от яростной длинной тирады. – Я этого не хотела, но раз уж пришлось, я справлюсь, несмотря на всю свою пресловутую тупость. Я уже справляюсь, чтоб ты знал, Фрэнк!