Перепутье - Стил Даниэла

— Куда ты?

Она удивленно взглянула на него через плечо.

— Я решил пойти вместе с тобой в бар. — Он спокойно встретил ее взгляд. — Ты не возражаешь?

— Вовсе нет. — Они разговаривали как чужие люди.

Хиллари спустилась в круглосуточный гриль-бар на шлюпочной палубе. Ник пошел за ней. Это был тот самый бар, который так заинтересовал Лиану отделанными кожей стенами. Он выходил окнами на палубу первого класса, где собралось много пассажиров, наблюдавших за отплытием «Нормандии». Теперь они парами и небольшими группами направлялись в бар, оживленно разговаривая и смеясь. Только Хиллари и Ник мрачно сидели в полном молчании, по крайней мере, так казалось Нику, наблюдавшему, как люди входят и рассаживаются. Внезапно он ясно осознал, что просто не знает, о чем говорить с этой женщиной, как будто они совершенно чужие друг другу. Все, что он знает о ней, это то, что она постоянно ходит на вечеринки, покупает новые наряды и при первой возможности старается улизнуть в Ньюпорт или Бостон, Как, в сущности, странно, что они оказались здесь вдвоем. Пока Хиллари заказывала себе виски, Нику пришло в голову, что она, пожалуй, чувствует себя здесь, в этом баре, загнанной в ловушку. Он сидел и не мог придумать, что бы такое сказать. О чем говорить с женщиной, которая избегает его вот уже девять лет? «Привет, как живешь? Как ты жила эти годы? Будем знакомы, меня зовут Ник…» Он невольно улыбнулся абсурдности этой мысли и, подняв голову, увидел, что Хиллари смотрит на него с любопытством и подозрительностью одновременно.

— Что смешного?

Он хотел ответить что-нибудь неопределенно-успокаивающее, но передумал.

— Мы смешные, Хил. Я все стараюсь вспомнить, когда мы с тобой последний раз вот так сидели, никуда не торопились, не ссорились. Как нелепо. Я никак не могу придумать, что тебе сказать.

Он совсем забыл, как она быстро заводится, но совсем не хотел сердить ее сейчас. У него даже мелькнула надежда, что они снова найдут общий язык. Может быть, без своего бостонского дружка Хиллари изменится. Он снова улыбнулся своим мыслям и накрыл ее длинную нежную руку своей, почувствовав под пальцами бриллиант в десять каратов, который сам когда-то подарил ей. Вначале он дарил ей много драгоценностей, но это ее не очень-то радовало, и в последние годы он перестал делать ей подарки. Зато теперь она получала дары от других, например этот жакет из лисы, который появился у нее прошлой зимой, потом большая брошь с изумрудами — она ее надевает, словно дразня его… кольцо с рубином… Он старался не думать об этом. Ничего хорошего от этих размышлений не будет. Он заглянул в ее большие темные глаза и улыбнулся.

— Привет, Хиллари. Как хорошо, что ты здесь, со мной.

— В самом деле? — Она казалась скорее грустной, чем рассерженной. — Не знаю, почему так получается, Ник. Я никогда не была тебе хорошей женой. — В ее голосе слышалось не раскаяние, а лишь легкий оттенок горечи.

— Мы стали чужими за эти годы, Хил, но, я надеюсь, не навсегда.

— Навсегда, Ник. Ты ведь почти не знаешь меня, а я, сказать по правде, часто не могу даже вспомнить, кто ты такой. Я только смутно помню, что было время, когда мы с тобой куда-то ходили вместе, ты казался мне таким красивым, мы смотрели друг на друга… — Ее глаза заблестели, она отвернулась. — Теперь все не так.

— Разве я так сильно изменился за эти годы?

Ему тоже стало грустно Они должны были давно сказать это, но только теперь, в этом баре, на отплывающем корабле, чуть-чуть приоткрыли друг другу свои души. — Разве я стал другим, Хил?

Она кивнула; когда Хиллари снова подняла на него глаза, в них блестели слезы.

— Да. Ты мой муж. — Она произнесла это так, будто на свете нет более ужасного слова; плечи ее резко дернулись, она даже откинулась на стуле, будто хотела отодвинуться от него подальше.

— Разве это так плохо?

— Мне кажется… — Ей было трудно говорить, но она решилась идти напролом. Пусть он знает, что она чувствует. — Я думаю, для меня — плохо. Наверное, я зря вообще вышла замуж.

В голосе Хиллари больше не было горечи, она как будто снова стала прекрасной молодой дебютанткой, той девушкой, которую он, как она заявила однажды, «изнасиловал», «выкрал из дома», которой он «сделал ребенка» и которую насильно заставил стать его женой. Сейчас она говорила совершенно искренне; именно так она все себе и представляла. Бесполезно спорить с ней, напоминать, что она сама захотела переспать с ним, что в ее беременности она сама виновата ничуть не меньше его и что он, в отличие от нее, сделал все, чтобы как-то наладить их совместную жизнь.