Итальянские каникулы - Филлипс Сьюзен Элизабет

— Уже забыла, как оно выглядит, крошка?

Изабел круто развернулась и уставилась в древние очки в стальной оправе. Очки принадлежали высокому священнику в черной сутане с пушистыми темными усами. Он показался ей исключительно уродливым, не из-за усов, правда, достаточно неприглядных, а из-за извилистого красного шрама, натянувшего кожу на скуле так туго, что угол одного серебристо-голубого глаза опустился.

Одного очень знакомого серебристо-голубого глаза.

Глава 7

Изабел решительно подавила импульс сунуть открытку обратно.

— Просто сравнивала с чем-то подобным, что видела недавно. Тот, что у статуи, куда более впечатляющ.

О, какая наглая ложь!

Солнце отражалось в линзах его очков, и сейчас она уже не видела его глаз.

— Там, в самой глубине, есть порнографические календари. Если заинтересуешься, можешь посмотреть.

— Не заинтересуюсь, — сухо отрезала она и, положив открытку на место, стала взбираться наверх. Он пошел рядом. Как ни странно, длинное одеяние совсем не стесняло его движений, словно он носил сутану долгие годы. Впрочем, Лоренцо Гейдж привык к самым разным костюмам.

— Если пожелаешь исповедаться в грехах, я весь обратился в слух, — заявил он.

— Вам не хватает школьников? Кажется, это католических священников обвинили в развратных действиях по отношению к несовершеннолетним?

— Ну и язычок! Нехорошо, Фифи! В такое чудесное утро! Придется сто раз прочесть «Аве Мария» за оскорбление служителя Божия.

— Я донесу на вас властям, мистер Гейдж! В Италии запрещено законом изображать священников!

Заметив озабоченную молодую мамашу с близнецами, выходивших из магазина, Изабел крикнула:

— Синьора! Этот человек не священник! Он Лоренцо Гейдж, американская кинозвезда!

Женщина взглянула на Изабел как на сумасшедшую, подхватила детишек и поспешила прочь.

— Неплохо придумано. Ты скорее всего травмировала несчастных на всю оставшуюся жизнь.

— Если закон разрешает это, все равно следовало бы запретить такие штучки. И эти усы похожи на раздавленного тарантула. Кроме того, не думаете, что шрам — это уж слишком?

— Мне плевать. Главное, что грим позволяет свободно передвигаться.

— Если желаете анонимности, почему просто не остаться дома?

— Потому что я прирожденный бродяга. Изабел подозрительно прищурилась:

— В тот раз вы были вооружены. А сейчас тоже прячете оружие под сутаной?

— Нет, если не считать примотанной к груди взрывчатки.

— Я видела этот фильм. Омерзение. И вся сцена — только предлог, чтобы прославить насилие и показать мускулатуру.

— И все же он собрал сто пятьдесят миллионов.

— Лишний раз доказывает мою теорию о вкусах американцев.

— Люди, живущие в стеклянных домах, доктор Фейвор… и далее, как в пословице.

Значит, он ее узнал.

Лоренцо поправил очки в стальной оправе.

— Я не слишком разбираюсь в принципах самопомощи, но все же слышал о вас. Кстати, докторат настоящий или вранье?

— Самый настоящий. У меня докторская степень по психологии, что позволяет ставить довольно точные диагнозы. Вы тупица, ничтожество и подонок. А теперь оставьте меня в покое.

— О'кей, вот теперь я разозлился. — Он ускорил шаг. — Той ночью я тебя не насиловал, стало быть, и извиняться не за что.

— Вы разыгрывали жиголо.

— Только в твоем живом воображении.

— Вы говорили по-итальянски.

— А ты — по-французски.

— Проваливайте. Нет, погодите, — встрепенулась она. — Вы мой домовладелец, и мне нужна горячая вода.

Он поклонился паре старушек, шествовавших рука об руку, мало того, благословил, небрежно перекрестил, за что, по твердой уверенности Изабел, его ожидало лишнее тысячелетие в чистилище, а может, и в аду. Но, сообразив, что спокойно наблюдает все это безобразие, становясь невольной пособницей, снова пустилась в путь. К сожалению, он и не думал отставать.

— А куда подевалась горячая вода?

— Понятия не имею. И ваши служащие не желают ничего предпринимать.

— Это Италия. Здесь все делается не спеша.

— Просто почините водопровод. Больше я ни о чем не прошу.

— Посмотрю, что тут можно сделать. Он потер фальшивый шрам на щеке.

— Доктор Изабел Фейвор… Трудно поверить, что я затащил в постель американского хранителя добродетели новых дней.

— Не новых. Я старомодная моралистка и именно поэтому нахожу столь отталкивающим то, что проделывала с вами в ту ночь. Но все-таки собираюсь отнести это за счет травмы и простить себя.