Завидные женихи (сборник) - Нонна Доктор

Наконец прибыли. Поднялись на лифте сталинского дома на шестой этаж, позвонили. Открыла им женщина неопределенного возраста, в бесформенном синем сарафане.

– Здравствуйте, доктор! А мы вас сегодня не ждали…

– Я ненадолго. – Юра почти по-хозяйски вошел в неопрятную квартиру, затягивая за собой Свету с неподвижно-тяжелым Вовочкой на руках. – Говорил тебе, оставь его в машине.

Запахи перегорелого подсолнечного масла и затхлости ударили в нос.

– Проходите, не разувайтесь, – засуетилась хозяйка, – не убирала я, сил что-то не хватает…

– Ничего, не страшно, – Юра и не думал разуваться, – как там наш пациент?

– Алешенька? Да так же, без изменений… – она открыла дверь в комнату, и Света увидела в инвалидном кресле того, кого бледная женщина нежно называла Алешенькой.

Мальчика, нет, скорее мужчину лет двадцати. Большая голова свисала набок, слюни текли по щетинистому подбородку, искривленные руки, сведенные судорогой, напоминали клешни… Не сразу обратив внимание на вошедших, он издал какой-то короткий звук, похожий на мычание, и снова впал в прострацию. Юра подошел ближе, взял его за запястье.

– Пульс учащенный. Он вас узнает, это хорошо.

Женщина на радостную, казалось бы, новость не отреагировала никак.

– Вот и все на сегодня, – Юра и ей улыбнулся так же, как за час до того Свете. – До пятницы, Полина Александровна.

Только на лестничной клетке Света сумела заставить себя задать рвавшийся наружу вопрос:

– Юрочка, а для чего мы сюда приезжали?

– Не понимаешь? – В голосе любимого мужчины зазвучала то ли насмешка, то ли жалость.

– Нет. – Почему-то Свете захотелось покрепче прижать к себе своего малыша.

– Ну, хорошо, давай прямым текстом. – Юра взял ее за подбородок, заставив смотреть ему прямо в глаза, которые приобрели вдруг холодный стальной оттенок. – Тот кусок биомассы в каталке – будущее вот этого.

Свободной рукой он ткнул Вовочке в спинку, так что мальчик проснулся и закряхтел.

– Биомассы? Кусок? – Света попыталась высвободиться из незнакомо цепких пальцев. – Вовочка… А тогда зачем ты…

– Зачем я трачу на него свое драгоценное время? Это ты хочешь спросить? – Юра теперь разговаривал и с ней, как с куском бессмысленной биомассы. – Диссертацию пишу, вернее, написал, статистики только не хватало. Раз уж ты все равно решила за его счет себя тешить до победного конца, пусть бедняга хоть науке послужит. В конце концов, есть же дети, пострадавшие, как и он, но не безнадежные. Ради них стараюсь. И ради таких, как ты. Полину видала? Годков через пять будешь такая же – полубезумная, нищая и одна.

– А спал… спал ты со мной для чего? Тоже для статистики?

У Светы даже не было сил ненавидеть, ругаться, кричать. Мир, только утром казавшийся почти светлым и притягательно надежным, дал трещину и утекал в нее, как вода в разлом скалы.

– Ну, это старая история… – Юра все же опустил глаза и прикусил губу. – Знаешь, почему Саша от меня ушла?

– Я думала, это ты ее бросил…

Юра усмехнулся, прислоняясь спиной к стене.

– Нет, она меня. Сказала, что ей обидно быть вторым сортом.

– И кто же первый? – не то чтобы Свете действительно было интересно, подробности чужой личной жизни ее и в более счастливые моменты не занимали, но надо было говорить хоть что-то.

Юра шумно выпустил воздух.

– Ты, Прокофьева! Ты, курица слепая! Я из-за тебя с Сашкой связался. Ты меня обидела, вот мне, дураку гордому, и захотелось, чтоб ты к подруге поревновала немного, а ты!.. Ничего не видишь, не понимаешь, не замечаешь! Любишь свое горе, как конфеты! Ты хоть за что-нибудь когда-нибудь в этой жизни боролась? Толстая – и ладно, другие виноваты. С мужем в постели все не так – его вина. С ребенком несчастье – и то хлеб, за его кривой спиной разве жизнь тебя достанет? Ты о нем-то хоть минуту подумала? Вдруг он на каком-нибудь таком уровне, который современной медицине неведом, знает, что с ним? Знает, что заперт навсегда в этом своем гробу из плоти и крови? Ты из-за одного своего лишнего веса вон как страдаешь, а каково Вовочке твоему? Не думала? Конечно, нет! Когда ты о других думала, Светик-Семицветик?

На обратном пути они снова молчали. Юра довез их до дома, помог разложить коляску, поздоровался с подвыпившим Геннадием, как раз вернувшимся из магазина с новой бутылкой водки.

– Ну, Свет, пока. Надеюсь, у тебя все наладится, – сказал Юра, садясь в машину, – ах да, сходи все-таки к врачу, грудь проверь, это я тебе чисто по-дружески рекомендую.

И уехал. Оставив Свету с Вовочкой и Геннадия стоять на тротуаре перед подъездом.

– Ну надо же, какая скотина! – Света жалобно посмотрела на небритого мужа и горько расплакалась.

Через неделю у Вовочки опять была пневмония.

– Звонить Юрию? – спросил Гена, за все семь дней не выпивший ни капли и не сказавший жене ни слова.

– Нет, не надо, – наклоняясь над колыбелькой, Света, прощаясь, ласкала взглядом любимые, но безжизненные черты младенческого лица, – не надо, я не хочу…

Профессор Казаков, как Юра когда-то, садится на край Светиной кровати.

«Плохая примета, – думает она, – неважные, видать, мои дела…»

И точно, к пациенткам профессор присаживается только в самых тяжелых случаях.

– Вы, голубушка, знаете, что пришли очень поздно, кто-то, может быть, даже сказал бы слишком поздно, – начинает он, не вселяя надежды, – по результатам биопсии у вас инвазивный протоковый рак с поражением лимфоузлов. Будем делать операцию Пейти.

В тяжелых случаях профессор предпочитает использовать в своей речи побольше медицинских терминов. Пациентов это обычно успокаивает, вселяет уверенность, что они в надежных руках.

– Этот вид операции заключается в полном удалении молочной железы и подмышечных лимфоузлов. Дальнейшее лечение определим после. Через час к вам придет анестезиолог и будет готовить вас к наркозу. Остальное вам вот Дашенька объяснит.

– Доктор, – говорит Света Казакову, ничуть не успокоенная, – у меня ребенок только что в школу пошел, я должна остаться живой!

– Сделаю, что в моих силах, – отвечает он, – обещаю, но… после операции все зависит от вас. Девяносто девять процентов. Будете жить, если захотите.

«Можно подумать, я не хочу!» – Внутри у Светы беззвучно взрывается злость.

«Неважные твои дела, Светлана Васильевна, ой неважные… – Невидимый занимает рядом с ней освободившееся место Казакова. – У тебя всего час остался, не упрямься, думай! Думай, подобие Божье, пока не поздно».

«Да о чем думать-то? О чем?»

Но Невидимый, как назло, умолкает, прячется.

«Именно теперь, когда мне наконец нужна твоя помощь?!»