До встречи с тобой - Мойес Джоджо

— Тебе вообще приходило в голову, Уилл, что это не только твое личное дело, каким бы нелепым тебе это ни казалось?

Когда я вернулась ровно через полчаса, в доме было тихо. Натан мыл кружку в кухонной раковине.

Заметив меня, он повернулся:

— Как дела?

— Она ушла?

— Кто?

— Сестра?

— А! — бросил Натан. — Так это была сестра? Ага, ушла. Умчалась в своей машине, когда я пришел. Семейная ссора, да?

— Не знаю, — ответила я. — Я как раз стригла Уилла, когда явилась эта женщина и начала на него орать. Я решила, что это очередная подружка.

Натан пожал плечами.

Я поняла, что он не станет обсуждать подробности личной жизни Уилла, даже если бы знал их.

— Но он притих. Кстати, ты отлично его побрила. Приятно видеть человеческое лицо, а не эту растительность.

Я вернулась в гостиную. Уилл сидел, уставившись в телевизор. Фильм все еще стоял на паузе в том же месте, на котором его остановили.

— Включить дальше? — спросила я.

Минуту казалось, что он не расслышал. Его голова была вжата в плечи, расслабленное выражение лица сменилось непроницаемым. Уилл снова закрылся, заперся в своей скорлупе, сквозь которую я не могла проникнуть.

Он моргнул, как будто только что меня заметил.

— Конечно, — ответил он.

Я услышала их, когда несла корзину белья по коридору. Дверь флигеля была приоткрыта, и голоса миссис Трейнор и ее дочери приглушенными волнами набегали по длинному коридору. Сестра Уилла тихонько всхлипывала, в ее голосе больше не было ярости. Она казалась маленьким ребенком.

— Наверняка что-то можно сделать. Какое-нибудь медицинское открытие. Может, отвезешь его в Америку? В Америке всегда становится лучше.

— Твой отец внимательно следит за прогрессом. Но нет, дорогая, ничего… конкретного нет.

— Он так… изменился. Как будто решил видеть во всем только плохое.

— Он с самого начала был таким, Джордж. Наверное, дело в том, что вы общались, только когда ты прилетала домой. Тогда он, наверное, еще был… полон решимости… и уверен, что все еще может измениться.

Мне было немного неловко, что я подслушиваю такой интимный разговор. Но его странное содержание заставило меня подойти ближе. Я медленно направилась к двери, мои ноги в носках бесшумно ступали по полу.

— Видишь ли, мы с папой тебе не говорили. Не хотели тебя расстраивать. Но он пытался… — Слова давались миссис Трейнор с трудом. — Уилл пытался… покончить с собой.

— Что?

— Его нашел папа. В декабре. Это было… было ужасно.

Хотя это всего лишь подтвердило мои догадки, я похолодела. Раздался приглушенный плач и тихие утешения. Снова долгое молчание. Наконец Джорджина заговорила, охрипнув от горя:

— Девушка?..

— Да. Луиза должна проследить, чтобы ничего подобного не повторилось.

Я замерла. На другом конце коридора Натан и Уилл тихо беседовали в ванной, счастливо не замечая разговора, который происходил всего в нескольких футах. Я сделала еще шаг к двери. Наверное, я знала обо всем с тех пор, как заметила шрамы на его запястьях. В конце концов, это все объясняло: и требование миссис Трейнор, чтобы я не оставляла Уилла одного надолго, и его недовольство моим появлением, и долгие часы безделья. Я работала нянькой. Я не знала этого, но Уилл знал и потому ненавидел меня.

Я взялась за ручку двери, собираясь осторожно закрыть ее. Интересно, что известно Натану? Стал ли Уилл хоть немного счастливее? Я поняла, что испытываю слабое эгоистичное облегчение, оттого что Уилл возражал не против меня, а против того, что меня — или неважно кого — наняли присматривать за ним. Мысли лихорадочно кружились в голове, и я едва не пропустила следующий обрывок беседы.

— Ты не можешь ему позволить, мама. Ты должна его остановить.

— Это не нам решать, дорогая.

— Нет, нам. Если он хочет заручиться твоей помощью, — возразила Джорджина.

Я замерла, держась за ручку.

— Поверить не могу, что ты согласилась. А как же твоя вера? Как же все, что ты делаешь? Какой тогда был смысл спасать его в прошлый раз?

— Ты несправедлива. — Голос миссис Трейнор был подчеркнуто спокойным.

— Но ты сказала, что отвезешь его. А значит…

— Неужели ты думаешь, что, если я откажусь, он не попросит кого-то еще?

— Но «Дигнитас»? [36]Это просто неправильно. Я знаю, ему тяжело, но это погубит тебя и папу. Я уверена! Подумай, как ты будешь себя чувствовать! Подумай об огласке! Твоя работа! Ваша с отцом репутация! Он должен это знать. Эгоистично даже просить о таком. Как он может? Как? Как ты можешь? — Она снова заплакала.

— Джордж…

— Не смотри на меня так. Мне жаль его, мама. Правда жаль. Он мой брат, и я люблю его. Но я этого не вынесу. Не вынесу даже мысли об этом. Он не должен просить, а ты не должна его слушать. И он погубит не только свою жизнь, если ты согласишься.

Я отступила от окна. Кровь шумела в ушах так громко, что я с трудом разобрала ответ миссис Трейнор.

— Шесть месяцев, Джордж. Он обещал мне шесть месяцев. Итак… Я не хочу, чтобы ты впредь упоминала об этом, и уж точно не на людях. И мы должны… — глубоко вдохнула она. — Мы должны, что есть сил молиться, чтобы за это время случилось нечто, способное заставить его передумать.

Я никогда не думала, что стану способствовать убийству собственного сына.

Даже читать это странно. Подобные заголовки встречаются в таблоидах или в тех ужасных журналах, которые вечно торчат из сумки уборщицы, с историями женщин, дочери которых сбежали с их вероломными мужьями, и россказнями о невероятной потере веса и двухголовых младенцах.

Я не из тех, с кем случается подобное. По крайней мере, я так думала. Моя жизнь была строго упорядоченной — самая обычная жизнь по современным стандартам. Я замужем почти тридцать семь лет и вырастила двоих детей. Я делала карьеру, помогала в школе, в родительском комитете и пошла работать, как только дети перестали во мне нуждаться.

Я проработала мировым судьей почти одиннадцать лет и наблюдала все гримасы человеческой жизни: неисправимых бродяг, которые не могут даже собраться с силами и явиться в суд в назначенное время, рецидивистов, озлобленных юношей с жесткими лицами и измотанных, погрязших в долгах матерей. Довольно тяжело оставаться спокойной и понимающей, когда раз за разом видишь одни и те же лица, одни и те же ошибки. Иногда я замечала в своем голосе раздраженные нотки. Тупое нежелание человечества хотя бы попытаться отвечать за свои поступки ужасно удручает.