Змей-искуситель - Смит Дебора

Представьте себе Эдвину в суде — в строгом жакете с огромным шарфом, завязанным бантом, и юбке до се-редины икры, какие носили женщины в семидесятые годы. Она была похожа на разъяренную белокурую биб-лиотекаршу. Но работала она великолепно. Эдвина с такой быстротой наносила удары, что ее противники даже не успевали понять, чем она их победила. Мне нра-вилось смотреть, как защитники не находят слов, чтобы ей ответить. У этих тупых ублюдков ни разу не было шанса!

Ал тоже был по-своему внушительным. В своих речах он всегда говорил о человечности. В конце самого обыч-ного заседания суда присяжные могли быть не слишком уверены в том, что некий Лонни-Акула заслуживает десять лет тюрьмы за то, что перебил ноги должнику, но они твердо знали, что у каждого американца есть кон-ституционное право на жизнь, свободу и пару ног, кото-рые должны сгибаться в нужном направлении.

Каждый вечер после ужина я сидел с Алом и Эдвиной за их огромным позолоченным столом, и они об-суждали выигранные или проигранные дела.

— Что ты об этом думаешь, Ник? — все время спра-шивали они меня, и в конце концов я начал высказы-вать свое мнение настолько вежливо, насколько мог. Я считал их наивными и не имеющими ни малейшего представления о том, насколько плохи в действитель-ности большинство людей. Многие подсудимые заслу-живали куда более серьезного наказания, чем то, кото-рое они получили.

— Из Николаса вышел бы очень суровый судья: он бы постоянно выносил смертные приговоры, — любила говорить Эдвина. Она считала мою философию «око за око» оригинальной.

Но Ал был другого мнения.

— Пойми, цивилизация построена на более высоких стандартах, чем месть, — говорил он. — Люди доброй воли обязаны поддерживать эти стандарты, пусть даже их эмоции подсказывают им поступить иначе. Даже если объект их этических сомнений не заслужил этого, общество в целом заслуживает лучшего, чем наши при-митивные инстинкты.

На что у меня всегда был готов примитивный ответ:

— Некоторые ублюдки — это воплощение дьявола, и их нужно убивать.

Это всегда заставляло Ала пускаться в длинные рас-суждения. Он пытался убедить меня в необходимости высокой сознательности, а я просто позволял ему выго-вориться. Мы с ним выросли по разные стороны баррикад. Я никогда этого не говорил, но простое сочувствие к кому бы то ни было казалось мне сентиментальной сла-бостью.

Если бы я убил всех тех мужчин, которые преврати-ли мою мать в накачанную наркотиками проститутку высокого класса, она бы до сих пор была жива.

Ал и Эдвина верили в систему — расплывчатое по-нятие, благодаря которому люди определяли, что хорошо и что плохо. Они верили друг в друга и верили в меня. Хотя я не облегчал им задачу.

Однажды я сидел в заднем ряду полупустого зала суда и наблюдал, как Эдвина пытается убедить присяж-ных в виновности одного ублюдка, чье представление о веселье всегда включало избиение жены. Эдвина пусти-лась в привычные феминистские рассуждения. У меня за спиной какой-то парень пробормотал:

— Бред собачий! Твоему затраханному муженьку следовало бы пару раз надрать твою толстую задницу, леди.

Я обернулся и увидел толстого подонка репортера, строчившего что-то в своем блокноте. Он почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня с мерзким выражением.

— У тебя проблемы, салага?

— Вы говорите о моих дяде и тете.

— Вот как? Значит, ты и есть племянник Ала Джекобса? — Он ухмыльнулся. — Я о тебе слышал, парень. Грязный семейный секрет праведного Ала. Разве это не твоя мать сдохла в Мексике с иглой в вене?

Я двинул ему изо всех сил. Кровь потекла у него изо рта, глаза закатились, он упал вперед и громко стукнулся лбом о спинку ряда, на котором я сидел. Эдвина, судья, присяжные, судебные приставы, обвиняемый, его адво-кат — все сбежались к нам. Никто не мог понять, что случилось.

— Это Хейвуд Кении, — прошептал один из присяж-ных, — криминальный репортер из «Чикаго трибюн». Может быть, он мертв.

— Надеюсь, — ответил ему другой присяжный. — Он живет в моем доме. Настоящая мразь.

Хейвуд Кении начал заваливаться на сидящего рядом с ним пожилого негра. Старик отпихнул его от себя, проворчав:

— Грязный белый ублюдок!

— Что здесь случилось? — требовательно поинтере-совался судья.

Я посмотрел прямо в глаза Эдвине и собрался уже признаться в том, что сделал, когда заговорил старик-негр:

— Парень потерял сознание, ваша честь. Я все видел. Просто упал лицом вперед и вышиб себе зуб. Этот мо-лодой человек пытался его удержать, но не успел.