Невыносимая любовь - Макьюэн Иэн

Народу почти не было, но мне больше часа пришлось дожидаться в приемной. Там, где человеческая потребность в порядке встречается с человеческим стремлением к членовредительству, где цивилизация натыкается на собственную неудовлетворенность, вы неминуемо столкнетесь с разногласиями и всяческими коллизиями. Это переполняло мелкие дырки в линолеуме на пороге каждой двери и извилистую вертикальную трещину на матовом стекле перед пультом дежурного офицера, витало в горячей духоте, которая вынуждала каждого посетителя снимать верхнюю одежду, а самих полицейских ходить в рубашках.

Это присутствовало и в неуклюжих позах двух мальчишек в черных дутых куртках – слишком злые, чтобы разговаривать, они уставились в пол, – и в вырезанной на подлокотнике моего кресла надписи: это был осторожный вызов или усиливающееся страдание – «блядь блядь блядь». Это же я увидел в бледном сиянии круглого широкого лица дежурного инспектора Линли, когда наконец-то он повел меня в комнату для переговоров. У него был вид человека, редко бывающего на свежем воздухе. Ему незачем было выходить на улицу, поскольку все возможные неприятности вереницей проходили через это здание.

Один мой друг, журналист, три года проработавший в отделе криминальной хроники какой-то бульварной газеты, предупреждал меня, что единственный способ вызвать у полицейских хотя бы слабый интерес к моему делу – написать официальную жалобу на отсутствие интереса с их стороны. Таким образом я смогу обойти женщину в очках, охраняющую пост приема посетителей. Жалобу в конце концов рассмотрят, и я смогу рассказать свою историю кому-то уже чуть выше чином. Тот же друг предостерегал, что не следует ждать от полицейских слишком многого. Чин, с которым мне удастся встретиться, скорее всего уже подумывает об отставке и спокойной жизни. Его задача – отваживать всех жалобщиков, приходящих в участок.

Линли махнул рукой, предлагая мне опуститься на один из двух железных стульев. Мы сели, лицом друг к другу, за пластиковый стол с узором кругов от кофейных кружек. Мой холодный стул был жирным на ощупь. Обрезанная бутылка от кока-колы служила пепельницей. Рядом в ложке свернулся использованный пакетик чая. Это запустение было лаконично в своем вызове: кому ты тут собирался жаловаться?

Я подал жалобу, Линли в конце концов позвонил мне, и я рассказал ему, в чем дело. Тогда я не мог определить, полный ли он тупица или хоть что-то соображает. У него был характерный сдавленный голос, который используют комики, пародируя бюрократов. Пока что Линли производил впечатление слабоумного. С другой стороны, он еще сказал не так много. Даже сейчас, открыв папку, он не произнес ни «с добрым утром», ни «что тут у нас», ни «так-так» или «гм-гм». Только воздух с электронным свистом вырывается из волосатых ноздрей. Я подумал, что в такой тишине свидетели и подозреваемые рассказывают гораздо больше, чем намеревались, потому молча смотрел, как он просматривает свои заметки – пару страниц, исписанных наклонными заостренными буквами.

Линли поднял глаза, но даже не взглянул мне в лицо. Его взгляд остановился где-то на уровне моей груди. Только набрав воздуха, чтобы заговорить, он скользнул по мне своими маленькими серыми глазками.

– Итак, вы подвергаетесь преследованию и угрозам со стороны этого человека. Вы об этом сообщили, но не получили удовлетворительного ответа.

– Именно, – подтвердил я.

– Преследование заключается в?..

– Как я уже говорил, – начал я, пытаясь прочесть его записи, лежавшие вверх ногами. Он что, не слушал меня? – Он посылает по три-четыре письма в неделю.

– Непристойные предеюжения?

– Нет.

– Оскорбления?

– Не совсем.

– Значит, что-то на тему секса.

– Нет, секс тут ни при чем. Это одержимость. Он помешался на мне. Не может думать ни о чем другом.

– Он звонит вам?

– Больше нет. Только шлет письма.

– Он в вас влюблен.

– Он страдает от заболевания, известного как синдром де Клерамбо. У него мания. Он думает, что я все это начал, убежден, что я поощряю его тайными знаками...

– Вы психиатр, мистер Роуз?

– Нет.

– Значит, гомосексуалист.

– Нет.

– Как вы познакомились?

– Я уже рассказывал. Несчастный случай с воздушным шаром.

Он перевернул страничку своих заметок.

– У меня, кажется, на этот счет ничего не записано.

Я вкратце описал ситуацию, а он слушал, подперев руками свою тяжелую симметричную голову, но так ничего и не записал. Когда я закончил, он спросил:

– С чего все началось?

– Он позвонил посреди ночи.

– Он сказал, что любит вас, и вы повесили трубку. Вы, должно быть, расстроились.

– Забеспокоился.

– И обсудили все с женой.

– На следующий день.

– Почему не сразу?

– Мы очень устали, и морально и физически.

– И как она реагирует на все это?

– Она расстроена. Наши отношения сильно испортились.

Линли поглядел вбок и значительно поджал губы.

– Скажите, она когда-нибудь злилась на вас из-за этой истории? Или вы на нее?

– Наши отношения стали довольно натянутыми. До этого мы были совершенно счастливы.

– Вы состоите на учете у психиатра, мистер Роуз?

– Нет, и никогда не состоял.

– Стресс на работе, что-нибудь в этом роде?

– Ничего подобного.

– Журналистика – достаточно жесткий бизнес, разве нет?

Я кивнул. Линли и его любопытное круглое лицо начали вызывать во мне отвращение. В наступившей тишине я произнес:

– У меня есть веские основания полагать, что этот парень способен стать опасным. Я обратился в полицию за помощью.

– Вот и правильно, – сказал Линли. – Я поступил бы точно так же. Пора уже, кажется, ужесточить законы, касающиеся подобных случаев. Значит, он стоит возле дома, а когда вы выходите, пристает к вам.

– Так и было. Последние дни он просто стоит там. Если я пытаюсь с ним заговорить, он уходит.

– Значит, фактически... – Он умолк и заглянул – или только сделал вид – в свои записи. Забормотал себе под нос: – Значит, преследование, ага... – Потом заинтересованно обратился ко мне: – А как обстоит дело с угрозами?

– Я выписал некоторые его высказывания. Они не слишком прямолинейны. Читать надо очень внимательно.

Дежурный инспектор Линли погрузился в чтение, и, пока глаза его были опущены, я вглядывался в его лицо. Гадливость вызывалась не бледностью, а распухшей нечеловеческой геометрией овала лица. Почти идеальный круг с пуговкой носа в центре дополнялся белым куполом лысины и изгибом жирного подбородка. А сам круг располагался на поверхности слегка деформированной сферы. Лоб выпирал, щеки вспучивались сразу же под маленькими серыми глазами, а продолжалась дуга синеватой гладкой выпуклостью между носом и верхней губой.