Невыносимая любовь - Макьюэн Иэн

– Я выписал некоторые его высказывания. Они не слишком прямолинейны. Читать надо очень внимательно.

Дежурный инспектор Линли погрузился в чтение, и, пока глаза его были опущены, я вглядывался в его лицо. Гадливость вызывалась не бледностью, а распухшей нечеловеческой геометрией овала лица. Почти идеальный круг с пуговкой носа в центре дополнялся белым куполом лысины и изгибом жирного подбородка. А сам круг располагался на поверхности слегка деформированной сферы. Лоб выпирал, щеки вспучивались сразу же под маленькими серыми глазами, а продолжалась дуга синеватой гладкой выпуклостью между носом и верхней губой.

Он отбросил мои страницы на стол, сцепил пальцы на затылке, пару секунд изучал потолок, а потом взглянул на меня почти с жалостью.

– Если говорить о преследователях, мистер Роуз, то ваш Перри – божий одуванчик. Чего же вы хотите от нас? Чтобы мы его арестовали?

– Я хочу, чтобы вы осознали глубину его заблуждений и разочарование, которое становится все больше. Он должен понять, что ему не все позволено.

– Если следовать определению, данному в пятом пункте Свода общественного правопорядка, здесь нет ни угроз, ни оскорблений. – Линли заговорил быстрее. Ему хотелось побыстрее со мной распрощаться. – Никаких нарушений Гражданского кодекса тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Мы даже не имеем права сделать ему предупреждение. Он любит своего Бога, любит вас, я вам искренне сочувствую, но он не нарушает закон. – Он снова поднял и отбросил мои бумажки. – Покажите мне, где именно он вам угрожает?

– Если внимательно прочесть его слова и осмыслить их логически, получится, будто он подразумевает, что можно найти, нанять кого-то, чтобы со мной расправиться.

– Слишком слабо. Взгляните теперь нашими глазами. Он не портит вашу машину, не машет ножом у вас перед носом и не сыплет мусор на ваше крыльцо. Он даже ни разу не обозвал вас. Скажите, а вам с женой не приходило в голову пригласить его к себе и обсудить все за чашкой чая?

Я мысленно похвалил себя за выдержку.

– Послушайте, его случай – типичный. Синдром де Клерамбо, эротомания, преследование – называйте, как хотите. Я достаточно изучил этот вопрос. Все источники свидетельствуют об одном: когда он поймет, что не получит желаемого, он, скорее всего, перейдет к насилию. По крайней мере вы могли бы послать пару офицеров прогуляться вокруг его дома, чтобы он понял, что вы им заинтересовались.

Линли поднялся, но я упрямо продолжал сидеть. Он взялся за ручку двери. Его демонстративное спокойствие было разновидностью насмешки.

– В обществе, в котором мы живем или стремимся жить – не говоря уж о нехватке личного состава, – мы не имеем права посылать наряд к гражданину А только потому, что гражданин Б начитался книжек и решил, что ему угрожает опасность. И тем более мои люди не в состоянии находиться в двух местах одновременно, наблюдая за ним и защищая вас.

Пока я собирался ответить, Линли открыл дверь и вышел в коридор. Оттуда он добавил:

– Но вот что я сделаю. Где-то на следующей неделе пришлю к вам инспектора по гражданским делам. У него десятилетний опыт работы с проблемами населения, и уверен, он сможет дать какие-то полезные советы. – После этого он ушел, и я услышал его громкий голос уже из приемной, он обращался к тем парням в дутых куртках. – Жалуетесь? Вы двое? Шутите, да? Слушайте меня. Вы немедленно убираетесь отсюда, а я уж как-нибудь замну то дельце.

Я опаздывал на обед и поэтому быстро зашагал по улице прочь от участка, поглядывая через плечо, не едет ли такси. Я должен был чувствовать злость или беспокойство, но почему-то, получив у Линли отказ, я успокоился. Дважды я пытался заинтересовать полицию, больше мне беспокоиться незачем. Подарок для Клариссы оттягивал мне карман, и, наверное, это навело меня на мысли о ней и об утраченном счастье. Я не мог воспринимать всерьез ее слова, что между нами все кончено. Мне всегда казалось, что наша любовь должна длиться вечно. И теперь, торопясь по Харроу-роуд, благодаря подсказке инспектора Линли, я вспомнил ее предыдущий день рождения, который мы отмечали, не испытывая и десятой доли нынешних трудностей.

Подсказка заключалась в выражении «в двух местах одновременно», и память отсылала меня в раннее утро. Тогда я не стал будить Клариссу и пошел ставить чайник. По пути, кажется, собрал с пола в коридоре письма и, выбрав из них поздравительные открытки, разложил их на подносе. Ожидая, пока чайник закипит, я просматривал текст радиопередачи, запись которой должна была состояться днем. Я так хорошо это помню, потому что тот материал впоследствии стал первой главой моей книги. Нет ли какого-нибудь генетического базиса у религии или мне просто нравится это предполагать? Если вера дает преимущества при естественном отборе, ничего определенного доказать нельзя, потому что это может происходить совершенно разными способами. К примеру, религия позволяет получить статус в обществе, особенно касте жрецов – вот вам социальные преимущества. А что, если она дарует силу противостоять напастям, дарит шанс выжить в катастрофе, которая сокрушит безбожника? Может быть, религия дает верующим страстную убежденность, животную силу самодостаточности?

Может быть, на группу она воздействует так же, как на отдельных индивидуумов, даря единство и идентичность, а также чувство, что ты и твои соратники правы, даже – и особенно – когда все вы заблуждаетесь. Но Бог на вашей стороне. Вдохновленные единством безумия, вооруженные кошмарной уверенностью, вы обрушиваетесь на соседнее племя, бьете и насилуете его до потери чувств и уходите, пылающие правотой и опьяненные победой, которую вам и обещали ваши боги. Повторите это пятьдесят тысяч раз за тысячелетие, и сложный набор генов, ответственных за беспочвенную убежденность, может стать доминирующим. Я был поглощен этими размышлениями. Потом вскипел чайник, я приготовил чай.

На ночь Кларисса заплела косу и завязала ее черной бархатной лентой. Когда я вошел с чаем, поздравительными открытками и свежей газетой, она распускала волосы, сидя на постели. Прекрасно лежать в одной постели с любимым человеком, но вернуться в кровать, хранящую ночное тепло, еще слаще. За чаем я провозгласил тост в ее честь, мы прочли открытки и занялись праздничным сексом. Кларисса весит килограммов на тридцать меньше меня, и иногда ей нравится с самого начала оказываться сверху. Она набросила на себя простыни, словно подвенечный шлейф, и неторопливо взобралась на меня верхом. В то утро мы затеяли игру. Я лежал на спине и притворялся, будто читаю газету. Пока она направляла меня, постанывая, вздрагивая и извиваясь, я изображал полное безразличие, переворачивал страницы, хмурил брови, будто бы из-за прочитанного. Ощущение, что ее игнорируют, доставляло ей небольшое мазохистское удовольствие: на нее не обращают внимания, ее будто бы и нет. Аннигиляция! И тогда она получала уже осознанное удовольствие, отвлекая меня от безумств, происходящих в царстве людей, и погружая в мир более глубокий – мир, которым была она сама. Теперь уничтожению подлежал я, а также все, не связанное с ней.