Неравный брак - Берсенева Анна

А Женя не понравилась Еве ничем – ни холодноватой отстраненностью, ни изяществом движений, ни утонченностью черт красивого лица. Даже полуовальные дуги бровей на высоком лбу показались надменными. Не говоря уже о глазах – совершенно непроницаемых, напоминающих драгоценные камни, в которых переливается множество светлых оттенков и причудливых линий.

– Юра много о вас рассказывал, – улыбнулась Женя; улыбка у нее была не более открытая, чем весь ее облик. – Даже не то чтобы специально рассказывал, а просто очень часто вас вспоминал. Мне стало казаться, что мы с вами уже знакомы.

Они сидели в ореховых креслах по разные стороны рукодельного столика. Открытая конфетная коробка и две еще пустые чайные чашки стояли между ними.

– Ну вот и познакомились, – сказал Юра. До сих пор он молчал, присев на край письменного стола. – Захотите теперь общаться – недалеко придется ходить. Ты ведь у родителей будешь жить? – поинтересовался он.

– Наверное, – кивнула Ева. – Я еще не решила точно, и вещи Левины надо будет отвезти к нему на Краснопресненскую, но пока… Да, у родителей.

Ей очень хотелось поговорить с Юрой о том, что он мимолетно обозначил словами: «Будешь жить у родителей». Но она не могла себя заставить начать такой разговор в присутствии Жени. Барьер отчуждения, сразу возникший и все увеличивающийся между ними, казался ей непреодолимым.

– Извините, Ева. – Женя поднялась из кресла одним свободным, легким движением. – Мне действительно пора идти. Сейчас вода закипит, чаю выпьете вдвоем. У нас одна ведущая заболела, так что я сегодня вне графика днем работаю, – объяснила она. – Очень жаль, когда у нас с Юрой выходные не совпадают. Но увидимся ведь еще, правда?

Она кивнула Еве, еще раз улыбнулась все той же непроницаемой улыбкой и вышла в прихожую. Юра вышел тоже, подал ей длинный светлый плащ. Через открытую дверь комнаты Ева заметила, как он задержал руки на Жениных плечах, а она чуть повернула голову и прижалась щекой к его щеке. Но даже этот мгновенный жест, в котором так ясно промелькнуло связывающее их чувство, почему-то не обрадовал Еву. Наоборот, она с удивлением ощутила легкий и странный укол где-то у себя внутри, хотя и не успела понять, что же это значит.

Хлопнула входная дверь, загудел на лестничной площадке лифт. Юра вернулся в комнату.

– Не понравилась она тебе, – произнес он, садясь в кресло, в котором только что сидела Женя.

– Кто тебе сказал? – Ева изо всех сил постаралась изобразить удивление.

– А кто мне должен говорить, я и сам вижу, – усмехнулся он. – И тебе тоже не понравилась… Что ж, придется обойтись без этого.

Ева никогда не слышала, чтобы ее брат говорил таким жестким, не допускающим возражений тоном. И вдруг она поняла: а ведь именно так он, наверное, говорит в той своей жизни, которой они совсем не знают и которая обозначается для них всех словами «Юрина работа»…

– Юрочка, ну что ты, в самом деле… – начала было Ева.

Но Юра остановил ее – на этот раз не жесткостью интонаций, а знакомой любимой улыбкой.

– Хватит об этом, рыбка. Что обо мне говорить? Ты о себе лучше расскажи. С тобой-то что же случилось?

– Случилось? – медленно переспросила она. – Да ничего, в общем-то, и не случилось… Жила, как все живут. Даже лучше многих. Ты знаешь, я думала, так легко будет рассказать – маме, папе, тебе. И вдруг оказывается, что ничего я рассказать об этом не могу. Вчера папе что-то пыталась, с мамой сегодня говорили, но…

– И мне не можешь? – Юра смотрел на нее прямым взглядом, свет из окна падал ему в лицо, но, кажется, он этого не замечал; только в глазах светлела синева. – Думаешь, мне надо что-то объяснять?

– Что значит «надо»? – покачала головой Ева. – А маме разве надо, а папе? Как будто мне кто-то скажет, чтобы я немедленно возвращалась к законному супругу! Не в этом же дело. Просто я думала, мне легко сразу станет, как только я вас увижу, а…

– А не становится, – закончил он. – Да выросли мы просто, рыбка моя золотая. Помнишь, «Домой возврата нет» читали когда-то? То есть тянет, конечно, домой, но навсегда уже ведь не вернешься, родную дверь за собой наглухо не закроешь.

– Да есть ли оно вообще, возвращение? – тихо спросила Ева. – Получается, что и нету.

– Есть, есть, – едва заметно улыбнулся Юра – глаза вспыхнули ярче – и, помолчав, спросил: – Ты ведь что-то недоговариваешь?

Ева почувствовала, что краснеет.

– Да и не говори, – заметив это, пожал плечами Юра. – Не хочешь ты с Горейно жить – какие еще нужны резоны? По-моему, вполне достаточно.

– Ты совсем как папа, – улыбнулась Ева. – Он то же самое сказал.

– Да? – удивился Юра. – Надо же, а я, дурак, гордился самостоятельно выведенным философским законом: «не хочется» – единственное честное объяснение человеческих поступков, все остальное потом выдумывается, для окружающих. Еще в Склифе, помню, догадался…

– Чего же это тебе так сильно не хотелось в Склифе? – заинтересовалась Ева. – Нет, Юрочка, я просто представить не могу!

– Да чего… В Москве, например, не хотелось сидеть, когда землетрясение случилось в Армении, – объяснил он.

Ева засмеялась.

– Да-а, братик, твой эгоизм не знает пределов! – И тут же сказала, помолчав: – Я ведь думала, Юра, что все у меня теперь пойдет по-человечески. Вот как у всех людей идет жизнь, пусть так и у меня идет, ничего мне больше не надо. Пусть даже скучно, обыденно – неважно! Не девчонка же я, чтобы романтики искать. Да мне ее и в юности не надо было. А Лева – он же воплощение нормы, разве ты не заметил? – И, не дождавшись от брата хотя бы кивка в подтверждение своих слов, Ева продолжала: – И даже это для меня оказалось невозможно, даже это! Обыкновенная жизнь с обыкновенным мужем, без всякой там неземной любви, без особенной даже страсти, какая к Денису у меня была. Что же мне теперь о себе думать, Юра? Мужчине, которого я любила, я оказалась не нужна. А который меня любит…

– А с чего ты взяла, что Горейно тебя любит? – вдруг перебил ее Юра. – Это он тебе говорил?

– Нет, – невольно улыбнулась Ева. – Он, правда, говорил, что жить без меня не может. Я понимаю, это не совсем одно и то же, но все-таки… Мне бы и этого хватило! Честное слово, я всего и хотела только, что жить с простым порядочным человеком, ребенка родить. И как же мне дальше жить, если даже это невозможно? Просто рок какой-то.

– Что – невозможно? – быстро переспросил Юра. – Ты родить, что ли, не можешь? А это ты с чего взяла?

– Врач сказал, – ответила Ева, опустив глаза; даже маме она об этом не говорила. – Еще в Вене. Сказал, что у меня, наверное, что-то с трубами.

– Хорошенькое дело – «наверное»! – возмутился Юра. – А провериться как следует, а мужа проверить, к другому врачу, в конце концов, сходить – этого ты не могла? Ева, да ведь тебе и правда не шестнадцать лет, не аборт же ты делать собираешься тайком от мамы!