Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна

Сергей заехал за нею в школу. Он часто приезжал к концу ее уроков – у него как раз заканчивались лекции и был перерыв перед лабораторными занятиями. Из-за того, что весь ноябрь Аня чуть ли не каждый день прямо за школьным забором садилась в какую-то машину, на нее уже с завистливым любопытством поглядывали подружки и с подозрением – учителя. А классная, Ада Львовна, однажды спросила:

– Веснина, твой папа купил «Запорожец»?

– Нет, – ответила Аня.

– Тогда кто тебя постоянно встречает после уроков? Учти, ты еще несовершеннолетняя и, пока ты находишься в здании школы, мы несем за тебя ответственность!

Тон у классной при этом был такой, словно прямо из здания школы Аня отправлялась в ресторан или в какое-нибудь еще более неприличное место. Но вообще-то ведь так оно и было… Обычно они ехали к Сергею домой, и то, что между ними там происходило – давно была забыта и боль, и неловкость их первой близости! – должно было бы казаться учителям верхом неприличия. Если бы, конечно, они могли себе представить, куда и зачем едет после школы десятиклассница Веснина.

И сегодня классная проводила ее таким взглядом, который, наверное, мог бы прожечь дубленку. Но сегодня Аня этого взгляда не чувствовала. Она ничего не чувствовала и не помнила весь день, и весь день до приезда Сергея прошел как в бреду.

– Что случилось, Анютка? – спросил он сразу же, как только она села в машину.

– А откуда ты знаешь? – удивилась Аня.

– У тебя лицо расстроенное, – спокойно объяснил он. – Ну, кто тебя обидел?

– Никто меня не обидел. Просто… Сереж, ты знаешь, я думаю… То есть мне кажется… Наверное, это точно…

– Наверное или точно? – Он улыбнулся, глядя в ее смятенные глаза. – Это не одно и то же, как математик тебе говорю.

– Ой, Сережа, ничего я такого не знаю – одно и то же, не одно и то же! – Аня почувствовала, что сейчас заплачет. – Ты понимаешь, две недели нету… того, что должно быть… – Она не умела даже сказать ему об этом, она не могла вслух произносить те слова, которыми надо было об этом говорить! – И вообще… Меня все время тошнит, голова кружится, а раз ничего нет уже две недели лишних, то что же это может значить?

Она наконец выпалила все это и замолчала, словно задохнулась.

Сергей тоже молчал. Он не завел мотор, и машина стояла так неподвижно, как будто и она была в растерянности. Аня чувствовала, как в ожидании его ответа бешено колотится ее сердце.

– Что это может значить, понятно, – наконец сказал Сергей. – Надо ли тебе это, вот что непонятно.

– А… тебе? – еле слышно выдохнула Аня.

– Мне ты нужна. – Голос у него был такой ровный, словно они просто обсуждали, куда им сейчас поехать, в «Лиру» или в «Шоколадницу». – Ты. А значит, и… все остальное.

– Ты опять как будто «но» хочешь сказать, – с трудом выговорила Аня.

Ей показались обидными его слова про «остальное», хотя сама она от растерянности даже слов не находила, чтобы назвать то, что с ней произошло.

– Да. Опять «но», и опять по тому же поводу. Анюта, я сам не понимаю, как это происходит! – Глаза его вдруг сверкнули так, что стали похожи на тучи, из которых бьют молнии. – Я тебя так… Нет такого, чего бы я для тебя не сделал. И мне кажется, я стараюсь делать так, чтобы тебе было хорошо, но все время получается, что тебе из-за меня только хуже.

– Но почему же хуже? – спросила Аня.

Жалость – это было, кажется, последнее чувство, которое Сергей мог бы вызывать, но сейчас она почувствовала к нему именно жалость – такое отчаяние слышалось в его словах и читалось во взгляде.

– Да по всему хуже! Что, тебе лучше ребенка рожать, чем на выпускном вечере танцевать? – нерадостно усмехнулся он. – Ты еще спрашиваешь, что мне надо, чего не надо! Да все мои «надо» и «не надо» гроша ломаного не стоят по сравнению с тем, что ты из-за меня… – Он махнул рукой и замолчал.

– Давай поедем, Сережа, – сказала Аня. – Смотри, снег опять пошел, нас сейчас по крышу занесет.

Удивительно, что она вдруг совершенно успокоилась, хотя для спокойствия не появилось никакой причины, даже наоборот – Сергей ведь пришел в смятение… Но все, что мучило ее неопределенностью и пугало неизвестностью, – все развеялось как дым.

«Вот я, вот он, – подумала Аня. – Это очень просто, это так и должно быть. И чего же мне бояться?»

– Ты не думай, что я из-за ребенка испугался, – вдруг сказал Сергей. – Я правда только из-за тебя, Анюточка!

И в этих его словах было столько юной горячности, что Аня как будто впервые поняла: ему ведь всего двадцать два года, он ведь тоже совсем молодой, как и она сама… И, поняв это, она не испугалась, а обрадовалась. Тому, что оба они совсем молодые и впереди у них долгая, прекрасная жизнь.

Кажется, за всю свою жизнь Аня не видела столько маминых слез, сколько увидела их за свой восемнадцатый год!

Слезами сопровождался каждый Анин шаг: и когда Сергей перевозил к себе домой ее вещи, и когда, через два месяца после этого, она расписывалась с ним в Грибоедовском загсе – шумную свадьбу делать не стали, позвали только родственников и самых близких друзей, а близких друзей не бывает ведь много…

Удивительно, но самую ошеломляющую дочкину новость мама восприняла уже без слез – наверное, все выплакала. А может быть, дело было в том, что она сама же и высказала Ане в тот вечер, когда та забежала к родителям, чтобы наконец им сообщить…

– Все равно будет так, как решит Сергей, – вздохнула Ольга Николаевна. – Не понимаю, почему это так, но это так, и с этим, видимо, уже ничего не поделаешь. Поэтому у меня одна надежда: что он даст тебе выучиться… Хоть чему-нибудь, кроме стирки пеленок. Может быть, Антонина Константиновна поможет с ребенком. А мы, Аня… Извини, но если уж ты решила в детском возрасте начинать взрослую жизнь, то должна понимать и взрослые аргументы. У нас с папой в жизни другие приоритеты, ты не могла этого не замечать. Я не готова к тому, чтобы бросить работу и посвятить себя воспитанию внука. Мы, конечно, будем его любить, и помогать вам материально тоже, конечно, будем, но все остальное… Не обижайся на меня, Анечка, мне и так тяжело смириться с тем, что с тобой случилось. Кто мог думать – с твоим умом, с твоей серьезностью, и такой результат!.. – Она махнула рукой и наконец заплакала.

Сразу после третьей четверти Аня перевелась в экстернат и, по правде говоря, вздохнула с облегчением. Ей надоело жадное любопытство, которое она физически чувствовала в школе, надоел похабный шепот мальчишек за спиной и хихикающая болтовня девчонок, которая обрывалась при ее появлении. Совсем бросить школу было нельзя: надо было получить аттестат и все-таки поступить в университет. Конечно, не в этом году, потому что в августе ей предстояло рожать, но, может быть, в следующем…