Игры сердца - Берсенева Анна

– Микеланджеловский Давид, насколько я помню, голый, – проговорил он сквозь смех. – Даже без фигового листочка. Как же ты сходство между нами определила? Мы же с тобой тогда расстались как полные придурки! Даже не поцеловались толком, не то чтобы раздеться.

– Я тогда только лица сравнивала, – объяснила Нелька. И, окинув Даню быстрым взглядом, добавила: – Но и в целом ты похож, теперь-то уж видно.

Он лежал перед нею, закинув руки за голову, и тело его казалось ей таким прекрасным, что она боялась зажмуриться, глядя на него. Да оно и действительно было прекрасным: волшебные пропорции микеланджеловской скульптуры повторялись в Данином теле абсолютно, это Нелька, несмотря на свой ослепляющий восторг, видела профессиональным взглядом.

– Неля, – глядя в потолок, проговорил он, – что мне делать? Я завтра вечером уезжаю.

– Куда? – не поняла она.

– Я же тебе сказал, что документы на выезд подал. Три года назад не отпустили, а теперь вот соизволили.

– На какой выезд? – по инерции спросила она. И сразу же вскрикнула: – Как уезжаешь? Совсем?!

Она села, посмотрела на него, пытаясь поймать его взгляд.

– Совсем. Оттуда не возвращаются.

Он усмехнулся – невесело и по-прежнему не глядя на нее.

– Откуда – оттуда?

– Неважно откуда. Из-за границы. Из-за любой границы сюда мне уже не вернуться.

Это была правда. Те редкие люди, которым удалось уехать за границу по израильской визе – про другие случаи Нелька не слыхала, – не возвращались никогда. Хотя нет – знала она про другие случаи: ее же отец исчез за мертвой чертой под названием «государственная граница» еще в конце войны, и с тех пор они с Таней не то что не видели его, но даже писем от него не получали. Может, его и в живых уже не было – узнать это не удалось даже Тане со всей ее настойчивостью.

Нельке показалось, что кто-то взял ее за горло стальной рукою. Она отвернулась. Она не могла произнести ни слова. Да и какие тут слова? Все у него уже решено, это же понятно. Его мама поехала проститься с сестрой. А он прощается сегодня с нею…

Даня вдруг резко сел на кровати, взял ее за голые плечи и развернул к себе лицом.

– Неля, поедем со мной! – сказал он.

Он не сказал это даже, а выдохнул – как жизнь. Вся его жизнь взметнулась вихревым облаком и замерла в ожидании.

«Но как же – с тобой? А виза? Или что там – паспорт заграничный, или что еще? У меня же ничего нет, я даже не знаю, что вообще надо! И кто же мне все это даст? Да разве они разрешат тебе увезти кого ты захочешь!»

Эти мысли пролетели в Нелькиной голове мгновенно; ровно секунду занял их полет.

В следующую секунду она сказала:

– Если ты этого хочешь, я поеду с тобой.

Она слышала свой голос как будто со стороны. Голос звучал ровно, ясно, безмятежно даже.

Даня молчал, смотрел в ее глаза. И что было в его взгляде!.. Не знала Нелька таких слов, которые могли бы это назвать. Но все, что он чувствует сейчас, она знала так, как если бы он произносил это вслух и она бы это просто слышала.

– Я этого хочу, – проговорил он наконец таким же, как у нее, голосом, ясным и ровным. И, опустив ноги на пол, сказал: – Пойдем.

– Куда? – засмеялась Нелька. – На самолет?

– Самолет завтра вечером. В загс пойдем.

– Дань, но нас же до завтрашнего вечера не распишут, – сказала Нелька. – Это даже я знаю. Они там три месяца дают на размышления. И тем более у тебя же, наверное, уже и паспорта советского нету.

– Распишут.

Решимость смешивалась в его голосе с отчаянием. Конечно, он не мог не понимать, что договориться с сотрудниками загса, чтобы те немедленно зарегистрировали брак, да еще в такой вот ситуации, то есть при отсутствии необходимых документов, – это посложнее будет, чем договориться с грузчиками в гастрономе, чтобы они продали с заднего крыльца халву.

– Ну, пошли.

Нелька тоже спустила ноги на пол, нащупала под кроватью свои босоножки.

– Подожди. – Даня взял ее за руку, притянул к себе, обнял и произнес прямо ей в висок: – Нель, я тебя люблю. Я не знаю, что со мной было бы, если б ты не согласилась.

– Ничего бы с тобой не было. – Она высвободилась из Даниных объятий и поцеловала его в нос. – Я бы согласилась потому что.

«Я тебя люблю… люблю…» – только эти его слова звучали у нее в голове, смешиваясь с ее ответными, теми же самыми, словами.

Ей казалось смешным, что он мог думать, будто она не согласится уехать с ним. То, что она чувствовала к нему, оказалось так просто, так ясно! Нелька даже не подозревала, что способна на такие простые чувства.

Улица ослепила их солнцем, осыпала тополиным пухом. Они шли, разгребая этот пух ногами, щурились от солнца и беспрестанно целовались.

Загс находился рядом, на Чистых прудах. Это был знаменитый Грибоедовский загс – считалось, лучший в Москве. Впрочем, лучший он или не лучший, это им было все равно: они хотели поскорее расписаться, и неважно где, хоть на коленке в подворотне.

Загс был закрыт. Пришпиленная к двери бумажка извещала, что произошла авария электросети.

Даня стукнул по двери кулаком.

– Как будто без электричества расписаться нельзя! – с досадой сказал он. И тут же добавил уже спокойнее: – Ладно. Все равно за день вряд ли что-то вышло бы, ты права. И не в загс, может, надо, а в ОВИР. Паспорта советского у меня и правда ведь уже нету. В общем, завтра утром мама вернется, мы сдадим билеты, и я узнаю, куда надо заявление подавать. Подадим и будем с тобой до упора ждать, пока нас распишут. Может, голодовку объявим для ускорения процесса? – улыбнулся он. – А что, сядем на газоне под Дзержинским и будем травку щипать.

«А здорово же нам будет! – подумала Нелька. – Только если уж на газоне сидеть, так чем травку щипать, лучше целоваться будем. А еще лучше ляжем и… И всё будем!»

Наверное, Даня разгадал эти ее прекрасные развратные мысли – он засмеялся и обнял Нельку. А может, и ему тоже хотелось с ней целоваться, вот он и стал это делать сразу же, без всякой травки. И обнял ее так, что она подумала, он разденет ее прямо здесь, посреди улицы. А что, она была бы совсем не против! И сама его раздела бы с удовольствием.

Но раздеваться посреди улицы они все-таки не стали, а вышли на Чистопрудный бульвар и сели на лавочку у пруда.

– А я не знала, что ты еврей, Дань, – сказала Нелька.

– Да я и сам в каком-то смысле не знал. То есть знал, конечно, но как-то об этом не вспоминал, – объяснил он. – Ну а когда понял, что больше здесь жить не хочу, тогда про свою национальность и вспомнил.

Хочет ли она жить в СССР, Нелька особенно не задумывалась. Ну, раз она художница, значит, наверное, не хочет. Но смысла над этим размышлять нет: все равно ее отсюда не выпустят. Кто она такая, чтобы ее выпускать?