Экзотические птицы - Степановская Ирина

В середине дня он позвонил Алле на работу.

— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросил он.

— Прекрасно! — ответила та. — Имей в виду, я с утра сходила в женскую консультацию и встала там на учет. Срок у меня тринадцать недель, так что аборт делать уже поздно. Доктор посмотрела меня на УЗИ и сказала, что с большой долей вероятности у нас будет мальчик.

— Напрасно ты себя растравляешь! — тихо сказал он. Алла просто положила трубку в ответ.

Он решил не думать пока ни о жене, ни о Рае, заняться делами, но непрошеные мысли сами собой то и дело лезли в голову. Тогда он решил, наоборот, упорядочить их, разложить по файлам, как он сам себе говорил. Итог этих размышлений оказался абсурдным.

Он не хотел иметь детей пока в принципе — и оказалось, что сразу две женщины беременны от него. Кстати, обе говорили, что предохранялись! Куда катится мир? Но если Аллу он все-таки надеялся, как всегда, уговорить подождать с ребенком, то ситуация с Раей выглядела гораздо хуже. Дорн, конечно, считал себя намного умнее этой девицы, чтобы всерьез рассматривать ее угрозы, но чем дальше он обдумывал их разговор, тем отчетливее понимал, что он оказался у Райки в руках. Если их разговор был записан на пленку, дело могло считаться решенным. Это для суда пленка не имела силы доказательства. Алла, которая сразу же узнала бы его голос, не побежала бы в суд. Зная ее тихую, спокойную, но решительную натуру, Дорн не сомневался — она его просто выгонит, а ребенка родит для себя!

Тут Дорна передернуло. Что за тенденция появилась в последнее время у молодых женщин рожать детей «для себя»?

Что значит «для себя»? Это эгоистично, это не гуманно ни для ребенка, ни для его отца. Еще ничего, если роль отца берет на себя банк спермы; в конце концов, есть идиоты, что отдают туда свои гены, свою плоть. Но когда вот так, от живого мужчины, который может потом каким-то образом узнать о том, что у него есть ребенок, что он отец, а уже не может никак повлиять ни на воспитание, ни на содержание этого ребенка… Рожать ребенка «для себя» — какой абсурд!

Откровенно говоря, его всегда изумляло, как это монархи или какие-нибудь аристократы — он почему-то обращал внимание на такие детали, изучая историю — вполне равнодушно относились к своим побочным детям. Как будто это были дети из другой плоти и крови. Сказать вернее, они их попросту не замечали, обрекая на лишения, пока некоторым из них, единицам, не удавалось по чистой случайности, как королеве Елизавете Первой Английской, занять полагающийся им по праву престол. Его это возмущало. Он даже представлял иногда себя на месте этого жалкого бастарда. Сколько унижений, сколько тягот он должен был перенести. Как это несправедливо! Теперь же мир кинулся в другую ипостась. Отец не нужен, эмансипированная женщина может вырастить ребенка сама! Неправда это, неправда! Ребенок, растущий только с матерью, все равно обделен психологически. И он, Дорн, не варвар, когда говорит, что не хочет иметь детей. Он сейчас не хочет! Он помнит, как ему самому приходилось тяжело в детстве, как страдал его младший брат, и поэтому сейчас, когда они с Аллой еще не встали крепко на ноги, он не хочет. Не хочет, — но так будет не всегда!

Он не хотел, чтобы его ребенок появился на свет в маленькой квартирке, чтобы у него не было всего самого лучшего, что может быть у других детей. Он помнил, как он сам вставал ни свет ни заря, чтобы по холоду и сырости каждый день идти в детский сад, который ненавидел, и теперь он мечтал, чтобы у его сына была няня с университетским образованием и двумя языками и чтобы его ребенок никогда не плакал оттого, что ему не могут чего-то купить. Он сам прекрасно помнил, как его маленький брат однажды из ревности исполосовал ножницами новую водолазку, которую ему, Владику, купили к первому сентября, и как он разозлился и чуть не убил брата этими же самыми ножницами! А все потому, что из-за проклятой бедности Сашке приходилось донашивать его вещи. И когда Владик стал немного взрослее, он даже говорил матери, что уже из чего-то вырос, хотя на самом деле было не так, потому что хотел, чтобы брату доставались вещи все-таки получше и поновее. И Владик рассказывал это Алле и искренне обещал ей, что все еще у них будет — и пара прелестных детей, и лучшая детская мебель, и игрушки, и фрукты, и все лето на даче, и хорошие учителя, и учеба за границей. И Алла плакала и не верила ему, но, жалея, все-таки потом соглашалась на очередной аборт. А сегодня он должен сказать ей: «Знаешь, дорогая! Я вот однажды так глупо попался, и теперь некая девчонка собирается родить мне ребенка!» Нет, по отношению к Алле он не должен так поступать.