Голубая ива - Смит Дебора

— Почему?

О! Он знал, что означает этот упрямо вздернутый подбородок, этот взгляд… Подобное свойственно и ему самому. Она не скажет, даже если он будет настаивать. Лили сделала попытку подняться, он, помогая ей, протянул руку. Некоторое время она пыталась высвободиться из его осторожной хватки, потом снова села, признав себя побежденной. Артемас приблизился и, заглядывая в глаза, опустил руку на оголенное колено.

Она поведала ему о происшествиях той ночи. Артемас разглядывал ее покрасневшие щеки, смущенно прикрытые глаза. Она ощущала свою вину даже теперь, думая, что эта история омерзительна, что она была глупой и доверчивой — так опозориться!

В памяти молодого человека тотчас всплыли унизительные воспоминания детства. Ярость затмила видение, он пододвинулся ближе и, ни секунды не раздумывая, обнял ее за плечи.

— Просто посидим вот так. — Он забыл о сдержанности, обо всем том, чем он руководствовался прежде.

Она с готовностью кивнула, словно ждала этого, медленно прислонилась к нему, поджав ноги и закрыв глаза. Он, устремив невидящий взгляд в весеннее небо, рассказал, что случилось с ним в его четырнадцать.

Она всем сердцем восприняла терзания маленького мальчика, когда миссис Шульхорн смущала его пьяными касаниями.

— Сука, — тихо вырвалось у нее. — Попадись она мне, я бы выбила из нее черта прелюбодеяния!

Удивительно! Ее отвага внезапно пробудила в нем тяжелые воспоминания, заставила почувствовать себя жертвой. И одновременно он испытал удивление — эта девушка на самом деле рвалась защитить его, и он ничуть не сомневался, что она и впрямь выбила бы черта из миссис Шульхорн.

Еще не решив, нужна ли ему теперь защита Лили, Артемас, закинув голову, от души рассмеялся.

— Думаешь, я шучу? — спросила Лили тихим напряженным шепотом.

Все еще смущенный своей исповедью, он покачал головой.

— Ну уж нет, ты не смеешься, ты обнажаешь клыки. — Он вздохнул и затем сквозь зубы воинственно произнес: — Если бы этот парень попался мне под руку, я сломал бы ему шею.

Она радостно вспыхнула:

— Правда?

— Последнее, что я позволил бы ему сделать, это пробулькать извинения. У тебя не осталось бы больше сомнений по поводу собственной вины.

В ее глазах отразилась такая же уверенность и спокойствие, как и у него самого.

— Ты переломил бы ему шею, как рыбий хребет? — Она выжидательно выгнула бровь.

— Я превратил бы его лицо всмятку. — Ее резкость пленила его, и он лукаво спросил: — А ты била бы ее до поросячьего визга?

— У нее было бы больше вмятин, чем на старом «шевроле»!

— Я переломал бы ему все пальцы!

— Я размозжила бы ее черепушку!

По какому-то молчаливому согласию они, встав на колени, обняли друг друга за плечи и, раскачиваясь, сильно толкали и дергали друг друга.

— Дал бы пинком под зад!

— Ноги бы повыдергала!

Они словно малые дети весело пихали друг друга.

— Вспорол бы ему живот и плюнул бы в его поганое нутро!

— Била бы, пока зенки не вытекли!

— Завязал бы узлом его руки!

— Вырвала бы ее глаза!

— Я ничего больше не могу придумать!

— Я тоже! Меня уже тошнит!

Накричавшись вдоволь, словно утомленные после битвы солдаты, они обессиленно плюхнулись на сено. Ар-темас вытирал глаза, Лили держалась за живот и глубоко вздыхала.

Восстановилось хрупкое благодушие. Легкий теплый ветерок шелестел сеном. Артемас благодарно подставил ему свое лицо и взглянул на Лили.

— Спасибо тебе, — сказала она, глядя вдаль.

— И тебе спасибо.

Рубашка сползла с ее плеч, и он заметил тонкий белый шрам на смуглой коже. Артемас нежно кончиками пальцев дотронулся до шрама.

— Это еще что? — удивленно спросил он.

Она искоса посмотрела на его руку.

— Военное ранение. — Лили тотчас натянула рубашку как следует.

— Это с тех пор, как ты притворялась медведем, чтобы прогнать кого-то из леса?

— Помнишь? — печально улыбнулась она.

— Лили, я очень любил твои письма.

Напрасно он затронул эту тему, она как-то сразу сникла:

— Пока не перестал их читать.

— Я виноват. Я думал… Я уже был не тем, о ком ты грезила. Это было бы нечестно по отношению к тебе.

— Потому, что ты имел любовницу.

— Потому, что теперь моя жизнь не такая уж безгрешная.

— Не понимаю.

— Просто поверь и все… Я позабочусь о тебе. Всегда заботился и никогда не перестану этого делать.

— Верю, — сказала она, сглотнув горечь. Она поднялась и начала упаковывать забытую коробку. Губы ее были плотно сжаты, руки так и мельтешили.