Голубая ива - Смит Дебора

Водовороты их семьи пугали Артемаса. Лишь в одном месте он чувствовал себя в безопасности.

Голубая Ива. В течение последних двух лет Артемас проводил праздники и лето с полной достоинства бабушкой Коулбрук.

Запущенное поместье с разрушенными надворными строениями, темными лесами, заросшими полями и огромным особняком, в котором отдавалось эхо, Голубая Ива в фантазиях семилетнего ребенка была полностью скрыта от случайных взглядов и охранялась бдительными горами Джорджии. Зи Маккензи — домоправительница, ее муж, Дрю, — садовник. Родители Дрю жили на ферме в глуши за озером и холмами, тянущимися вдоль старой дороги чероки ^[3]. Они были бедны, говорила бабушка, но они были Маккензи, и это обстоятельство всегда придавало им исключительность.

Бабушка также считалась личностью незаурядной. Люди шептались, что в молодости она была очень боевой и, окрутив деда, вышла за него замуж. Однажды во время депрессии дед допустил промах и выбросился из окна на Уолл-стрит. И тогда, чтобы помочь бабушке, его сестры забрали у нее моего отца и дядю Чарли.

Они уговорили бабушку остаться жить в поместье Голубая Ива, а сыновей ее воспитывали в Нью-Йорке. Артемасу очень нравилось, что бабушка теперь всегда жила в Голубой Иве, и можно было беспрепятственно навещать ее. А еще было здорово, когда бабушка говорила, что он — ее «утешительный приз».

Но она была слишком стара, чтобы проводить с маленьким мальчиком все время, и он невольно очень сблизился с семьей Маккензи. И полюбил их настолько, что, вспоминая о родителях, зачастую чувствовал себя виноватым и смущенным. Не было дня, чтобы с Маккензи не случались какие-нибудь приключения. Если, думал Артемас, бедность означает только то, что ты живешь на такой вот, как у них, ферме, то я хотел бы быть таким бедным.

Коулбруки теперь тоже были бедны, но люди, не зная этого, все еще относились к ним с почтением. Это был один из секретов, который он должен хранить, строго сказала бабушка.

Вместо денег Коулбрук имел лишь верных друзей и свое имя. Мать говорила, что этого достаточно, если знаешь, чем будешь заниматься.

Артемас решил бросить дальнейшее изучение семейных секретов, поскольку толку от них было мало.

* * *

Миссис Маккензи за бесконечными разговорами вытирала фарфор Коулбрука.

— Габриэль придет, чтобы похмелиться, а Коулбрук, вероятно, прикажет дворецкому выгнать его, и Маккензи скажет ему, чтобы он спрятал свой зад до тех пор, пока не бросит пить, — важно сообщила она Артемасу. — Тут уж старый Габриэль забудет о запое до конца своих дней.

Артемасу нравился жаргон, на котором изъяснялась миссис Маккензи.

— Маккензи и Коулбруки притягиваются друг к другу подобно зелени к заднице лягушки, — продолжала она. — За столько лет между ними накопилось столько секретов и тайн, что тебе, Арти, трудно представить. А Голубая Ива является центром их соглашений и всегда останется им.

— Каких соглашений?

— Что-то вроде круговой поруки; пока кто-нибудь не нарушит ее, каждый будет чувствовать себя в безопасности.

Миссис Маккензи тяжело вздохнула и прекратила уборку, положив одну руку на огромный живот. Лучи сентябрьского солнца, проходящие сквозь высокие окна особняка, бросали на нее странные тени. Ее рыжие волосы, заплетенные в толстые косы и уложенные на макушке, отсвечивали кровью.

Она нагнулась над Артемасом, который, сидя на ковре, обнял свои колени и как завороженный смотрел на нее. Только что она рассказывала ему о деде Маккензи, употреблявшем слишком много маисового ликера и набросившемся на проповедника. Теперь Артемас ждал истории о нападении.

Но миссис Маккензи прикрыла глаза и стала раскачиваться взад-вперед; лицо ее покраснело, на нем отразилось страдание. Вряд ли это было началом истории.

Артемас подскочил как ужаленный:

— Что случилось? Шевелится ребенок?

Она выдохнула, засмеялась и открыла глаза.

— Нет, это матушка природа что-то планирует на ближайшее будущее. — Она подмигнула Арти своими добрыми глазами, почти такого же цвета, как и синяя картинка на фарфоровой тарелке, которую она вытирала, и провела блестящей рукой по лицу. Слезы брызнули из ее глаз, подобно лимонному соку.

А Коулбруки никогда не плакали. Они знали, чего они хотят и как этого достичь, говаривал отец, и Артемас сдержал слезы.

— Я не смогу больше приезжать сюда. Бабушка закрывает Голубую Иву на следующей неделе. Она переезжает жить в Нью-Йорк.