Радуга - Стоун Кэтрин

— Верно, — прошептала Алекса, поражаясь тому, как безошибочно научился Джеймс читать ее мысли, и снова забеспокоилась о том, с чем пришла к Джеймсу. Хватит ли ей сил убедить его в своей неизбежной лжи?

— Так я попал в точку? Представить себе не могу, что бы это могло быть.

— Все потому, что это слишком невероятно. Я встретила человека, Джеймс, и мы полюбили друг друга.

— Полюбили? — тихо переспросил Джеймс; из дальнего уголка его сумбурного сейчас сознания всплыло то, что он с такими усилиями пытался всю неделю подавить, но что упорно вертелось в уме и теперь радостно чуть не вырвалось на простор: «Я тоже влюбился». — Ты полюбила? Циничная Алекса?

— Циничная Алекса. И в этом, безусловно, виноват ты, — заявила Алекса, намереваясь до конца быть искренней.

Он был виноват в том, что познакомил ее с Робертом, но в ее любви Джеймс был повинен и еще по одной, более важной причине. И Алекса хотела, чтобы Джеймс об этом знал.

— Ты, Джеймс Стерлинг, заставил меня поверить в себя. Ты без устали говорил мне, что я — хорошая, добрая и заслуживаю права любить и быть любимой. Не знаю, действительно ли ты сам этому веришь, но если нет, то ты создал новую женщину, заблуждающуюся, сошедшую с ума от любви.

— Ты распрекрасно знаешь, что я в тебя верю, — перебил Джеймс, и его торжествующий взгляд говорил о том, что это правда.

Алекса в упор смотрела на Джеймса, надеясь увидеть другие признаки искренности, но теперь Стерлинг выступал в роли искусного посредника, и его лицо выражало абсолютный нейтралитет — контролируемый, непроницаемый, холодный. Алекса прилетела в Чикаго сообщить ему, глядя глаза в глаза, что их связь окончена, поскольку считала, что это должна быть сделано именно таким образом. Она не ожидала от любовника драматической сцены и не хотела ее, но во взгляде Джеймса она не нашла и следа сожаления. Его не было и в тот момент, когда Джеймс тихо повторил: «Полюбили…» Более того, тогда в его голосе прозвучало чуть ли не облегчение. Алекса не хотела страданий Джеймса, но все же…

— Черт возьми, Джеймс! Неужели для тебя это совсем ничего не значит? Ты вообще думаешь о наших отношениях? Может, я и не вправе спрашивать об этом, но…

— Алекса! Разумеется, я думаю о нас. Неужели ты этого и вправду не понимаешь? — Джеймс подождал, пока взгляд Алексы смягчится, и ласково продолжил:

— Я очень много думаю о наших отношениях. Поверь, Александра Тейлор, я всегда буду заботиться о тебе и о твоем счастье.

— Определение любви по Кэтрин, — пробормотала Алекса.

— Что?

— Да. Она утверждает, что любовь — это когда ты постоянно заботишься о чьем-то счастье. Вечно, независимо от того, предназначено ли вам быть вместе. Именно то, что я чувствую сейчас по отношению к тебе. Значит…

— Значит, что?

— Значит, мы любим друг друга, несмотря на то что никогда не говорили об этом.

— Несмотря на то что прежде никогда не говорили друг другу об этом, — признался Джеймс. — Мы были прекрасными любовниками, Алекса, но мы также есть и, надеюсь, будем еще и прекрасными друзьями.

— О-о, Джеймс! — прошептала Алекса. — Я так рада, что ты хочешь остаться моим другом.

— Навсегда. — Джеймс скрепил обещание нежной улыбкой и, не желая казаться сентиментальным, слегка поддразнил:

— Ну-с, друг мой Алекса, расскажи мне о нем.

— Рассказывать особенно нечего. Мы встретились два дня назад, и это случилось. Любовь с первого взгляда. — Алекса солгала, не моргнув глазом, и даже изобразила веселенькую улыбку, признаваясь в романтическом чувстве, к которому прежде относилась с явным презрением.

Еще раньше Алекса решила: такая ложь необходима. Джеймс не должен знать, что она полюбила Роберта. Алекса ненавидела вранье, но еще больше ее убивала мысль о том, что Джеймс, возможно, не одобрит случившегося и, несмотря на заверения в любви и дружбе, посчитает Алексу недостойной своего друга. Или же решит, что их связь не стоит риска, которому подвергается политическая карьера Роберта. Призраки, таившиеся в темных уголках ее сердца — символы былых разочарований и собственного недостойного поведения, — молчали, приглушенные любовью к ней Джеймса и Роберта; приглушенные, но не исключено, что не собирающиеся хранить молчание вечно.

— У него есть имя?

— Ромео. Очень удобно, ты не находишь? Если учесть, что я полностью вошла в роль любящей и любимой Джульетты, а потому стащу слова, принадлежащие юной Капулетти: «Что в имени тебе?..»