Аврора Горелика (сборник) - Аксенов Василий Павлович

К мужику?

Да нет же.

К кентавру, что ль?

Не меряй по себе!
(Геракл хохочет.)
Не смейся, брат, мне очень тяжело,
Тоска такая мне терзает сердце…

Какая же, братишка?

Не могу
Сказать. Пожалуй, объясню сравненьем.
Когда-нибудь ты жаждал страстно каши?

Конечно, в жизни десять тысяч раз!

Так понял ты? Иль объяснить иначе?

Про кашу? Нет, я сразу понял все!

Такая же грызет меня тоска
По Эврипиду.

Но ведь он покойник.

Меня никто не сможет удержать.
Иду за ним.

Хотя б в Аид глубокий?

Свидетель Зевс, и глубже я готов.

Но для чего?

Поэт искусный нужен.
Одних уж нет, а те, что живы, – дрянь.
Все это пустоцветы, свистуны,
Хор ласточек и пачкуны в искусстве!
Исчезнут вмиг, едва получат хор,
Изящно на трагедию нагадив.
Ты днем с огнем поэта не найдешь,
Чтоб веское умел промолвить слово.

Как веское?

Да, веское, чтоб он
Слова такие мог промолвить смело:
«Эфир – дом Зевса», «Времени стопа»,
Сказать про мысль, что не хотела лгать,
И про язык, солгавший против мысли.

Ты любишь это?

Я с ума схожу!

Все это вздор, ведь сам ты понимаешь:
Поэты обнаглели до предела!
Порой они нахально представляют,
Что в вымыслах своих способны
Мир изменить. Ого! Ума набрались!
Погрязли в форме, про солдат забыли.
Поэт полезен только как биограф
Героев, полководцев, великанов.
Допустим, я. Пускай ко мне приходят.
Запишут все про пояс Ипполиты,
Девятый подвиг.
(Хохочет, сладко потягивается.)
Славно мы тогда
Пошарили у амазанок. Девок тридцать
Отдал ребятам. Девку Антиопу
Тесею подарил, он был майором.
Ну и себя, конечно, не обидел,
С двенадцатью резвился в шалаше.

Известно все про это безобразье.
Сердился папа.

Сам-то он хорош!
Едва увидит бабу, весь трясется.
Забыт и скипетр, молнии в отставке.
В быка, в осла готов он превратиться
Лишь только бы… того…
(Входит Ксанфий с бараньей ногой.)
Однако, малый,
Довольно долго ты с моей ногой шатался.
Давай сюда!

На площади потеха!
Амипсий в волосы вцепился Агафону,
Орут стихи, слюнями жутко брызжут.

Давай сюда барана. Мочи нет!

Нет, подожди! Ни с места, Ксанфий. Слушай,
Геракл, тебя я вызвал нынче,
Чтоб ты назвал мне всех своих знакомых.
На всякий случай, с кем встречался ты.
Когда в Аид за Кербером спускался.
Все гавани припомни, бардаки.
Источники, лавчонки, перекрестки.
Харчевни и трактиры в городах.
Где нет клопов.

Давай баранью ногу!

Нет, Ксанфий, погоди! Геракл, мой братец.
Мне шкуру львиную обязан ты отдать.
Ведь я пойду в Аид за Эврипидом
Под именем твоим.

Благодарю покорно!
Отдать мундир, покрытый пылью славной?!
Свидетеля боев и героизма?!
Презренный шут, катись к своим менадам!
Твоим ли хилым плечикам под стать
Моя одежда?!

Что ж, не возражаю.
Могу спросить лишь – хочешь ли ты кушать?

Безумно! Эй, давай баранью ногу!

Получишь ты ее тогда лишь только,
Когда мундир свой славный мне отдашь.

Согласен я на это предложенье.

Как ножка хороша! Так что же ты решаешь?

Пойду твоим путем я.

Плыть – скучища!
Сперва к болоту выйдешь ты большому,
Бездонному.

А переехать как?

На лодочке малюсенькой старик
Тебя перевезет за два обола.

Как много всюду значат два гроша!

Ах, ножка, хороша! Жирна, собака!
А после змей и страшных чудищ ты
Увидишь много. Гадости хватает.
Грязища там и смрад, там те лежат,
Кто гостя оскорбил несправедливо,
Кто с мальчиком сойдясь, не заплатил,
Кто обесчестил мать, отцу дал в зубы,
И ложною кто клятвой поклялся.

Клянусь богами, к ним бы приобщить
Поэтов нынешних, продажных, как гетеры.

Потом тебя дыханье флейт обвеет.
Увидишь свет прекрасный, как земной.
Там рощи мирт, мужчин и женщин хоры,
И радостных рукоплесканий звук.

Прощай же, брат!

Пусть Зевс тебя хранит!
Эх, ножка хороша! Винца бы малость…

Нам, почтенным графоманам,
Выпала большая честь:
Будем чествовать кумиров
Уж какие у нас есть!
Ентот Фриних знаменитый
Много виршей написал.
Он народу, а не гадам
Много виршей написал!
Выбираем мы кумира
Не на сутки, на века,
Уж талантик приумножит
И прославит на века!
На фига нам финики?
Подавай нам Фриниха!
Ура!