Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

Митридата провожал сам царь вместе с придворной знатью. За месяц до описываемых событий он занемог, и теперь его несли в позолоченной лектике. Другие провожающие ехали на конях. Среди них была и безутешная Нана Ервандуни.

На огромной поляне у подножья невысокой горы, откуда начиналась узкая змея каменистой дороги, их уже ждали ковры, уставленные винами и разнообразной снедью – именно здесь должна была состояться прощальная трапеза. Спешившиеся воины уселись поодаль, выставив охранение, а знать вместе с царем и Митридатом расположились в уютной ложбинке на краю поляны.

Погода стояла ясная, сухая. Небольшой морозец пощипывал щеки, но снега лежали только на вершинах гор. Под ногами шуршала опавшая листва, на все еще зеленой траве сверкала седина утреннего инея, свежий горный воздух пьянил, как хорошо охлажденное молодое вино.

Антипатр был угрюм и невесел. Надежды, питаемые им по отношению к Митридату-Дионису, рухнули в одночасье, рассыпались в прах: царевич наотрез отказался принять корону правителя Малой Армении. Впрочем, царь его понимал: в отличие от богатого и могучего Понта, имеющего торговые связи со всей Ойкуменой, здесь Митридата ждали голые камни, убогие очаги и скучная жизнь затворника.

Трапезничали недолго – дорога предстояла дальняя, опасная, и предаваться обильным возлияниям было непозволительной беспечностью. Быстро попрощавшись со знатью, Митридат подошел к единственной среди провожающих женщине – красавице Нане Ервандуни. Два сопровождающих ее брата деликатно отошли в сторону, завидев ясную девичью слезу, драгоценным бриллиантом сверкнувшую на ланитах.

– Я вернусь, – пытаясь сдержать себя, тихо обронил Митридат. – Надеюсь, что скоро. Если останусь жив…

– Верю. Я буду ждать. Возьми… – Нана положила ему на ладонь перстень-оберег из золотого сплава египетской работы с изображением священного жука-скарабея, искусно вырезанного на черном полированном камне. – Я буду ждать сколько нужно. Помни обо мне.

– Клянусь Дионисом, ты мне мила, как никто другой! Прощай…

Уже не в силах сдержать слезы, Нана Ервандуни поторопилась отойти подальше от шумной знати. Митридат, понурив голову, направился к ожидающему его Антипатру.

– Мой мальчик… – старик положил руки на могучие плечи юноши. – Пусть боги будут к тебе благосклонны и щедры. Ты уезжаешь, забирая частицу моего уже немолодого сердца. Чтобы не случилось, запомни – мой дом укроет тебя от непогоды, а очаг согреет и накормит. Когда воссияешь на троне Понта, знай – арменийцы твои друзья и союзники, верные и преданные. В том тебе мое царское слово.

Чувствуя, как к горлу подступил тугой ком, Митридат порывисто обнял Антипатра, а затем одним прыжком вскочил на своего жеребца.

– Ахей! – взревел Неоптолем, хлестнув нагайкой скакуна, и отряд галопом помчал к виднеющемуся вдалеке редколесью, где начиналась дорога к перевалу.

Горы толпились до самого горизонта, словно отара белорунных овец. Небольшой водопад с неумолчным шумом изливался в обширное озеро; берега его были пустынны и усеяны осклизлыми гранитными валунами. Вокруг озера мрачной стеной высились вековые деревья; в кронах пралеса чернели какие-то странные сооружения, напоминающие огромные гнезда. Если подойти поближе, то можно было заметить неуклюжие лестницы, верхними концами упирающиеся в основание сооружений, где виднелись дыры, закрытые звериными шкурами. У подножья деревьев, среди вытоптанной травы и опавших листьев, валялись выбеленные дождями кости животных, ореховая скорлупа и огрызки дикорастущих плодов. На редких прогалинах в беспорядке были разбросаны пятна кострищ, окруженные невысокими стенками из дикого камня. Вокруг царила тишина и безмятежное спокойствие.

Рассвет уже развесил над горами свои алые полотнища, когда в отверстии одного из необычных жилищ показались сначала волосатые ноги, а затем и торс человекообразного существа. Дикарь с обезьяньей ловкостью опустился на землю и, встав на четвереньки, по-звериному принюхался. Его маленькие глазки под сильно скошенным лбом блестели настороженно и зло. Он был полностью обнажен, но на шее у него висело ожерелье из медвежьих клыков, а мускулистые руки сжимали огромную дубину, утыканную острыми осколками кремня. Тело дикого человека сплошь покрывала густая черная шерсть, сквозь которую виднелись беловатые полоски многочисленных шрамов.

Убедившись, что вокруг поселения нет ничего такого, что могло бы представлять опасность, дикарь поднялся на ноги и издал низкий горловой звук, напоминающий рев охотничьего рога. Эхо еще отражало этот призывный клич, а из отверстий гнезд-жилищ уже сыпались на землю сородичи дикаря, проворные и быстрые, несмотря на кажущуюся неуклюжесть и тяжеловесность. Вскоре вокруг него собралось около двух сотен человекообразных существ самого разного возраста и пола, преимущественно обнаженных, за исключением женщин, носивших вокруг бедер повязки из беличьих шкурок.